Чума в Бедрограде

Вот и Дима туда же:

— Ничего Университет не продует, если докажем, что это они на нас наезжают. И докажем. Впрочем, — он почесал макушку и поёрзал в слишком большом кожаном кресле, — это занятие всяких там максимов и ройшей, а мы тут исключительно по медицинскому вопросу спасения всех и вся от неминуемой гибели.

Попельдопель вздохнул.

И вздохнул ещё тяжелее, когда в ту же минуту раздался стук:

— Юр К-к-карлович, можно? — вот кого здесь сейчас не хватало, так это Шухера.

Покойник Гуанако ощутимо напрягся: посторонние штурмуют помещение! Покойник Дима повертел головой и сделал вид, что тоже волнуется.

— Расслабьтесь, если мы таки будем кого-то лечить, то вот нам и специалист нужного профиля, — с очередным вздохом пояснил Попельдопель, — неплохой даже. В политику не посвящён вовсе, полуслужащим не является, про гэбню не знает… но я бы его, наверное, привлёк к работе по спасению всех и вся.

Попельдопель говорил в два раза медленнее, чем обычно говорил Попельдопель. Растя-я-ягивая слова-а-а, делая неуместные па-а-аузы и очень надеясь, что Шухеру надоест стоять под дверью. А привлечь его к работе можно когда-нибудь потом. Когда-нибудь.

— Войдите, — наконец сдался он.

Шухер вошёл.

Он не то чтобы был плохим человеком, но каким-то… каким-то… мелким, что ли. И не то чтобы плохо работал, просто медленно, в своём собственном ритме, и чего у него ни попроси, всё равно скажет «А? Что? Попозже» и преспокойно забудет задолго до наступления этого своего попозже. Попельдопель от такого отношения к делу впадал в бестолковую ярость, но приходилось мириться — специалист-то Шухер и правда неплохой, доктор наук всё-таки.

Манная каша, вот он кто.

Тихая, сопливая, заикающаяся манная каша!

— Юр К-к-карлович, — повторно заикнулась манная каша и впала в ступор. Видать, разглядела покойников. Одного-то из них точно.

— Шухер! — дурным голосом заорал покойник Гуанако и бросился обниматься.

Попельдопель довольно усмехнулся: ну да, они же почти ровесники, они же на старших курсах как раз не сошлись на почве наркотических поставок в Университет.

А на глаз и не скажешь. Гуанако нынче снова отрастил волосы и даже напялил нечто крайне похожее на студенческий мундир, даром что бордового цвета, а тельняшку он и раньше под него носил — вот и вышел почти четверокурсник, в свои-то сорок. Шухер же отрастил только серьёзность. Сейчас посмотришь и не скажешь, что в былые годы он ругался с кем бы то ни было за оборот травы.

Время никого не щадит, просто некоторые успешно это скрывают.

Шухер опасливо замер в яростных объятиях Гуанако и вопросительно посмотрел на Попельдопеля. В самом деле, ещё ведь не весь Бедроград в курсе, что покойные покойники не очень-то покойные — а кончина светила науки истории в своё время была довольно громкой. Даже для непосвящённых в политику, для них ведь имелась своя легенда: светило науки пропал в экспедиции на другом континенте, ах-ох. Попельдопель вот весьма впечатлился в своё время, но так вышло, что через год или вроде того возникла Университетская гэбня, а у самого Попельдопеля вслед за этим возник девятый уровень доступа и прочие привилегии полуслужащего — в том числе и информационные.

В общем, смерть в горящем изоляторе на Колошме звучала эпичнее экспедиций, но Шухеру и экспедиций, кажется, хватило.

— Шухер. Над нами нависает очень, очень много работы. Тяжёлой, неприятной и безотлагательной. Безо всяких «попозже», — мстительно заявил Попельдопель, смакуя каждое слово. Надо припахать Шухера так, чтобы он после всей этой чрезвычайной ситуации встать не смог.

Будет знать, что случается с теми, кто отлынивает от трудов!

— Шухер? — Дима картинно прищурился. — Мой острый ум подсказывает мне, что вы, наверное, родственник Брови.

Брови?

Ааа, девочка с истфака.

— Мою д-д-дочь… — хотел было ответить Шухер, но Попельдопель с бессмысленным злорадством перебил его.

Заик легко и приятно перебивать!

— Он её п-п-па-п-п-паша. П-п-папаша, — пояснил Попельдопель и неожиданно для самого себя прибавил: — Папа Каша.

Покойник Гуанако заржал и подавился дымом, но радость бессмысленных издевательств подпортил своим укоризненным взором покойник Дима. Попельдопель развёл руками — мол, ничего не поделаешь, Папа Каша и есть Папа Каша.

Манная.

— Мою д-д-дочь, — не замечая окружающей действительности, лично для Димы продолжил Шухер, — зовут Б-б-брованна. Ваня.

— Наслышан. Равно как и о том, что ей это наименование не нравится.