Чума в Бедрограде

А «но» всё-таки всегда лучше, чем «бы».

(И потом, если бы Дима поддался порочному желанию просто успокоиться, Гуанако бы его порицал и был бы прав.

Но Дима не поддался.)

Бедроградская гэбня. Андрей

Ох уж эти вечные «но», способные всё испортить!

Андрей побарабанил пальцами по стеклу в ожидании секретаря с целой папкой сплошных «но», заверенных печатями.

— Ты б закруглялся, — вошёл в общий кабинет Бедроградской гэбни Бахта. — Даже мундира ещё не надел, а уже время.

— Какое время? — чуть раздражённо обернулся к нему Андрей. — Встреча назначена ночью. После полуночи. Не самое чёткое указание, можно и не бежать сломя голову.

— Стоит приехать пораньше, — настаивал Бахта.

— У меня ещё остались дела.

— Эти? — Бахта протянул Андрею папку, на корешке которой чернел код инфекционных лабораторий при Бедроградской гэбне.

— Спасибо, — заулыбался Андрей.

Искренне заулыбался — кто бы что о нём ни думал, он способен на настоящее, неподдельное дружелюбие. По крайней мере по отношению к своей гэбне. Ведь ничего нет приятнее знания, что твои дела — не только твои, что остальные помнят о них, готовы помочь. Пусть даже в такой мелочи, как транспортировка папки с анализами от лаборатории до кабинета. Не пришлось ворковать с секретарями — уже облегчение.

Улыбка сползла с лица Андрея, стоило ему бегло ознакомиться с содержимым папки.

— Опять дерьмо? — закурил Бахта, продолжая переминаться с ноги на ногу от нетерпения.

Ему бы только сорваться уже к «реальной университетской власти», ни о чём не может думать, упускает столько важных деталей!

Андрей фыркнул. От своей гэбни не хочется скрывать ничего — ни благодарности, ни недовольства, ни даже злости. Своя гэбня — это ж не секретари какие-нибудь.

— Вы трое, — сверкнул он глазами на Бахту, нисколько не смущаясь отсутствием в кабинете Соция и Гошки, — ведёте себя так, будто на этой встрече свет клином сошёлся! Даже если мы их там и перестреляем к лешему, это не значит, что после последнего выстрела из радиоприёмника понесётся музыка и «роли озвучивали», а потом начнётся выпуск новостей. Нам надо понимать, с чем мы останемся хотя бы к завтрашнему утру, не говоря уже о дальнейших перспективах.

— С юбилеем Первого Большого Переворота мы останемся, — вздохнул Бахта. — Сейчас как раз закончили с Гошкой убиваться над телефоном. Без нашего личного присутствия там как будто и коня седлать не могут! Какой-то промышленный альпинист, который лозунг в кроне Первого Большого Перевернутого размещал, наебнулся оттуда. Голова закружилась. Врачи говорят, вышел на работу с тяжёлым ОРЗ.

— ОРЗ, прекрасно, — Андрей даже не стал искать свои сигареты, забрал уже прикуренную прямо из рук Бахты. — Тяжёлое ОРЗ среди техперсонала, обслуживающего завтрашний юбилей. Леший, леший!

— Расслабься, — махнул рукой Бахта. — Гошка поорал на каждого тамошнего начальника по очереди, заставил полностью заменить команду прямо сейчас. Якобы новой формы ОРЗ боимся. Ну, как медфаковские детишки в поликлиниках врали, чтоб там чуму ловить. Перенимаем опыт Университета! — Бахта удовлетворённо хмыкнул. — Короче, всех этих с ОРЗ через часик-два в твои лаборатории и подвезут.

Андрей снова отвернулся к переливавшемуся предпраздничными огнями окну.

Сам юбилей под Бедроградом, но гости-то обосновались в городе, поэтому город тоже был украшен, в городе уже сегодня проводились какие-то мероприятия. Кто этим занимался, когда на самом-то деле всех волнует эпидемия? Видимо, Бахта. У него на долбаные праздники рука давно набита, дольше всех в Бедроградской гэбне служит.

А Андрей ещё ругался тут на безделье. Стыдно.

Надо как-то успокоиться перед встречей, а то настроение так и скачет лихорадочно: от благодарности к бешенству и обратно за полминуты.

— Бахта, не справляются мои лаборатории, — тихо-тихо произнёс Андрей. — Я не понимаю, в чём дело.

— Какой сейчас процент летальных исходов среди получивших лекарство? — с порога поинтересовался Соций, пока Бахта подбирал слова ободрения.

Соций тоже уже был при мундире и наплечнике. Готов выезжать, хмурит брови.

— Четверть! — Андрей будто со стороны услышал, как дрогнул его собственный голос. — Не четверть процента, само собой. Четверть получивших лекарство — трупы, — и посмотрел на Бахту и Соция самыми искренними за всю свою жизнь показательно испуганными глазами.