Чума в Бедрограде

И никакой перспективы разок поучаствовать в игре на раздевание Габриэля Евгеньевича.

— А тот человек, который с Димой, эээ, сидел — это сын Святотатыча, да? Он просто портовый? А то мне показалось, что он тоже в курсе дел.

Максим (Аркадьевич) посмотрел на Бровь с разочарованием и укоризной. Покачал головой.

Качает головой, а сам шушукается за спиной у своего, эээ, завкафа как первокурсник. А на парах подобное поведение порицает и карает, разумеется.

— Во-первых, он не сын Святотатыча. Во-вторых, не вы ли мне на прошлом экзамене доказывали, что готовили свой билет по академическому изданию его ПСС, а не чужим шпаргалкам? Так вот, каждый том академического издания сопровождается фотопортретом.

Бровь должна ещё помнить, что сдавала на последнем экзамене и кому что доказывала? В стрессовой ситуации все склонны преувеличивать.

— Это был Сергей Корнеевич Гуанако, светило исторической науки и нашей кафедры. Дважды почётный идеолог Всероссийского Соседства, трижды его же почётный покойник. И, помимо библиографии, вам следует знать о Гуанако две вещи. Во-первых, он давно и принципиально не в курсе никаких дел, плавает себе на Курёхине и радуется трижды загробной жизни. Во-вторых, — Максим (Аркадьевич) веско заглянул Брови в глаза, — вы его не видели. Разве что на задней обложке томов академического издания, которое читали, и я продолжу в это верить.

Честная сделка.

Однако же ради всего происходящего из пучин вынырнуло мёртвое светило! Понятно, что вовсе и не ради, просто на берег сошло, но в шпионских романах совпадений не бывает. Даже если вся священная миссия светила состоит в том, чтобы надраться с Димой и раздеть Габриэля Евгеньевича, это всё равно придаёт происходящему грандиозный масштаб.

Светила смотрят на них с небес и складываются в знаки.

Жаль, что основное веселье уже скорее закончилось, дальше лишь расследования и бюрократия. Только и останется, что на экзаменах гордо молчать и таить знание о том, что светило вовсе и не мёртвое, вовсе оно и живое, с серьгой в ухе и (нужна же светилу настоящая особая примета!) татуировкой на всю лопатку. А на татуировке, между прочим, написано «Курёхин», Бровь зоркая, она видела. А Курёхин, между прочим, — это корабль с нашим и ненашим. То есть, гм, их и не их.

Бровь внимательная, она запомнила.

Зоркая, внимательная и, увы, отныне очень молчаливая, потому что всё закончилось.

Впрочем, когда в шпионских романах кто-то думает, что веселье закончилось, оно обычно как раз начинается.

— Всё будет хорошо, — пробормотал Максим (Аркадьевич), — у нас достаточно доказательств и всё в порядке с безопасностью. Знать бы только, как там сложилось в Столице.

Ну Макси-и-им (Аркадьевич), ну кто же так делает! Ясно же, что когда в шпионском романе говорят, что всё хорошо, всё оказывается плохо, доказательств нет, в безопасности дыры, а наивный оптимист потом трагически погибает!

Если верить законам жанра, то после подобного высказывания только у Столицы есть шанс всё сделать правильно и оказаться в порядке.

Ой.

Все описываемые события второго дня происходят в Столице. Если читатель будет внимателен, ему выдастся шанс восстановить события, происходившие в то же время в Бедрограде, по обрывкам информации и контексту.

Кафедральное революционное чучело выступает в роли За’Бэя.

Погода не менее солнечная, поскольку в Столице климат вообще лучше.

Медицинский Корпус. Сепгей Борисович

— Да, ошиблись буквой при заполнении документов. Страшно извинялись, обещали как можно быстрее переделать. А у моего отца было своеобразное чувство юмора — и он решил оставить, как уж получилось.

Сепгей Борисович улыбнулся пожилой даме, отчаянно пытавшейся задвинуть какие-то бумажки вглубь стола с конторкой как можно незаметней. Пожилая дама даже рассмеялась.

Папино своеобразное чувство юмора пригодилось-таки Сепгею Борисовичу, хоть и с опозданием в тридцать с лишним лет: никто не любит медицинских ревизоров. Кроме Медицинской гэбни, которая и посылает их на проверки. В каждой, даже самой маленькой и самой скромной во всем Медкорпусе лаборатории обязательно есть что-нибудь, что ревизору видеть не нужно. По этому поводу все застигнутые проверкой сотрудники будут смотреть на ревизора как на живого лешего безлунной ночью. И очень удобно, если живому лешему при предъявлении удостоверения сразу найдётся, что сказать своим несчастным жертвам просто так, не по делу, чтоб хоть немного выдохнули, — потому что эти самые жертвы вытаращили глаза на нелепое имя. Всегда таращат. Как выяснилось за последние четыре года, это всё-таки очень удобно.