Чума в Бедрограде

— Вирус! — возопил Максим (Аркадьевич) и ринулся в погоню.

— Не вирус, а… кольцо! — Дима бросился следом, и уже с лестницы донеслось: — Мы не закончили его разыгрывать! Не пытайся править моей судьбой, четвероногое!

Далее раздался грохот.

Возможно, бегать по лестницам в тюрбане — не лучшая охотничья стратегия.

Святотатыч посмотрел на Святотатыча-младшего с непроницаемым лицом — настолько непроницаемым, что Бровь немедленно заподозрила его тайный умысел и участие в произошедшем. Крысы, например, бывают дрессированными.

— Сын мой, — услышав обращение, Святотатыч-младший подпрыгнул и обернулся к названому отцу с глубокими сомнениями на лице. Удовлетворённый эффектом, тот продолжил, — не хочешь приобщиться к прекрасному?

Святотатыч широким шагом подошёл к койке и жестом Александра, предлагающего выпить ещё по стопочке, снял с Габриэля Евгеньевича очки.

Кажется, новоиспечённая добрая кафедральная традиция грозила сделаться недоброй и портовой.

— Обижаете, папаша , — ядом, вложенным в последнее слово, можно было отравить не один дом Ройша, а весь Бедроград, — я уже.

Бровь мысленно одобрила свои дедуктивные навыки.

Святотатыч пожал плечами (серьга снова звенькнула), бережно взял тело Габриэля Евгеньевича за затылок и, сделав драматическую паузу, нанёс свой удар.

Между прочим, подобное обращение и привыкание может вызвать.

Очки вернулись на круги своя, делая преступление идеальным и нераскрываемым. С учётом того, что синяки на бледной коже Габриэля Евгеньевича проступать по-прежнему отказывались, догадаться, кто и сколько раз его, бедного, бил, было невозможно.

Что опять-таки наводит на вопрос.

— А откуда вы знаете, что в этом сезоне модно применять к Габриэлю Евгеньевичу физические воздействия?

— Порт кормится слухами, — невинно хмыкнул Святотатыч, — они здесь самая страшная сила, не чета портовым ножам.

С лестницы снова донёсся шум. Честное слово, как здесь вообще можно жить с такой слышимостью?

— …второй или третьей стадии разложения. Точнее без совсем уж специализированной аппаратуры сказать невозможно, да и не надо: заниматься полным анализом — дело фаланг.

— Уверен?

— За кого ты меня держишь? Вы же пробирку прислали, чтобы я на неё посмотрел и убедился. Я посмотрел и убедился. — Дверь открылась. — Всё идёт по плану.

Наверное, когда Максим (Аркадьевич) давал указания, стоило уточнить, что посмотреть предполагается не на свет, а, ну, в микроскоп хотя бы, который наверняка есть в Порту, потому что в Порту по наблюдениям Брови было всё.

Охотники вернулись с успехом: Максим (Аркадьевич) аккуратно держал завёрнутую в обжёвок салфетки пробирку, а Дима не потерял свой тюрбан. И, кажется, даже отвоевал кольцо. Интересно, у кого из участников погони.

— Да пусть бы оно и сгинуло тут, на лестнице, — тихо покачал головой Святотатыч-младший, изучая свои карты.

Вероятно, он проигрывал.

Обратно из Порта Бровь вёл уже Максим (Аркадьевич) — и весьма убедительно вёл, всего пару раз засомневавшись на повороте. Наверное, голова гэбни должен уметь всё. Например, нести на руках завёрнутого в плащ Габриэля Евгеньевича и продолжать при этом выглядеть серьёзно и даже немного устрашающе. Достаточно устрашающе для того, чтобы закурить Бровь решилась только при виде тавра-таксиста, ожидавшего их у незнакомых покосившихся воротец. От Святотатыча они шли, само собой, не той же дорогой, что к нему, в шпионских романах иначе не бывает. А ещё в шпионских романах выйти из злачного места, не закурив местную же самокрутку, — преступно.

Поскольку дорога была не та же и шлагбаума не случилось, Бровь догадалась о том, что они выходят из Порта, только при виде тавра-таксиста. Пришлось спешно (и, к счастью, успешно) искать самокрутку в кармане сумки.

Это выглядело круто .

Это не могло не выглядеть круто .

Бровь мысленно одобрила святотатычевскую щедрость и свою запасливость.

И даже не закашлялась, хоть и было, от чего.

Максим (Аркадьевич) никак не отреагировал на это героическое и такое крутое действие, зато Габриэль Евгеньевич, учуяв дым, поморщился, открыл глаза и тут же их закатил. Нет никакой совести у этого человека. Ароматы Порта — это мелочь, не стоит обращать внимания и приходить в себя, зато запах табака — и то быстро уносимый ветром — это, конечно, страшное преступление.

Осознав, что от закатывания глаз вселенная не спешит принципиально меняться, Габриэль Евгеньевич поднял голову, холодно посмотрел на Бровь и обратился куда-то налево: