“Молох” — фильм о “божественном” властителе, вскочившем, как прыщ, в центре Европы. Немецкая эстетика и немецкая мифология напоминают о себе в каждом кадре. Мы видим окутанный туманом неприступный замок на вершине горы, где томится Вечная женственность — Ева Браун (Е. Руфанова). Сюда прибывает великий фюрер (Л. Мозговой) в сопровождении группы приспешников, сильно смахивающих на компанию цирковых уродцев: хромая, грудастая утка — Магда Геббельс, лилипут Геббельс, толстозадый Борман, то и дело падающий от хохота вместе с креслом. Все они как привязанные ходят за Гитлером, боясь сказать лишнее слово и демонстрируя почтительный идиотизм. Он же, наслаждаясь своей властью над послушной труппой “марионеток”, с пафосом несет всякую чушь об использовании горных козлов на территории противника, о стратегическом значении крапивы, о неминуемой войне с союзной Италией, которая насаждением лесов на своей территории портит климат в Европе…
Единственный живой персонаж, который выламывается из этого спектакля, —Ева. Она пытается всеми способами соблазнить своего повелителя, невольно разоблачая его человеческую и мужскую несостоятельность. Однако Ева в фильме — женщина вообще: простодушная мещаночка, которая целует по утрам образок Мадонны, спрятанный в футляре со свастикой, и гордая красавица в черных шелках; безмозглая блондинка, которая даже не знает, “кто с кем воюет”, и умная злючка — единственная, кто осмеливается произнести в этой компании слово “Освенцим”; смиренная “прислуга, ошибшаяся дверью”, и Госпожа в садомазохистских играх, которые единственно и “заводят” Гитлера; шлюха из дешевого борделя и верная подруга, страстно любящая своего Ади несмотря на его ничтожество… Из-за такого обилия предъявленных нам ипостасей женственности история отношений Евы и Гитлера лишается в картине какой бы то ни было житейской конкретности. Ева здесь — вообще Жизнь, отвергнутая фюрером ради Власти, а стало быть — Смерти, ибо власть для него — ненавидящего естественный порядок вещей, — в том, чтобы снова и снова заставлять людей убивать.
После беседы с пастором, неведомо как забредшим в этот тщательно охраняемый замок, дабы просить о помиловании какого-то дезертира, фюрер (ответивший, естественно, отказом) прямо формулирует свою цель: “Я знаю: если я выиграю, то все будут молиться на меня. А если я проиграю, то любое ничтожество будет вытирать об меня ноги”. Развязанная им война — способ достижения этой цели, и он будет посылать в пекло миллионы и миллионы, в надежде в конце концов ощутить себя богом. Всемогущий вождь Третьего рейха для Сокурова — всего лишь закомплексованный филистер, дерзнувший вскарабкаться на Олимп. Он не столько страшен, сколько смешон. Его поражение неизбежно. Власть — недолговечна. Конец — позорен.
Следующий фильм — посвященный Ленину, — с точки зрения мифологических аналогий — совершенно иная история. История прикованного титана, терзаемого стервятниками и побеждаемого, поглощаемого в конце концов матерью-Геей. Насколько сокуровский Гитлер ничтожен в своем величии (какает, потеет, мается половым бессилием), настолько же Ленин в “Тельце” (играет его тот же актер — Л. Мозговой) неукротим даже в телесной немощи. Сцена, где он, разгневанный “социальной несправедливостью”, крушит фарфор и мебель, а растерянные охранники, боясь подойти, забрасывают его простынями, и белые полотнища летают по воздуху, античными складками повисают на скрюченной фигуре вождя, а потом спеленывают, скрывают ее целиком, исполнена пафоса почти древнегреческого.
Если же говорить о ближайшей литературной и живописной традиции, использованной в “Тельце”, — это традиция воссоздания русской усадебной жизни. Пруды, туманы, аллеи, луга, роскошная зелень, облака, звезды… Дом с колоннами и мезонином, лестницы, переходы, столовая, спальни… Больной барин, рядом с ним нелепая, полуслепая жена (М. Кузнецова), сестра, доктор, куча обслуги… Баре, как водится, твердят об освобождении и счастье трудового народа, но только чаемое уже свершилось: народ “освобожден”, причем их же собственными руками. Усадьба экспроприирована, жена и сестра сами стирают белье и моют полы, а бывшие крепостные стали красноармейцами, которые стерегут барина день и ночь, хамски пялятся в двери и вынужденно совмещают функции тюремных надзирателей, охранников и санитаров.
Во всех трех картинах образ прислуги — отчетливый и предельно выразительный слепок власти. Но если в “Молохе” вышколенные горничные, мажордом со свастикой на рукаве, сующий нос во все щели, и статные охранники в форме СС — распространяли вокруг себя атмосферу страха, холодной жестокости и неопределенной угрозы, то в “Тельце” от белобрысых красноармейцев с винтовками угроза исходит вполне конкретная. Все они уже служат другому хозяину — тому, кто в светлой шинели и мягких кавказских сапожках приезжает проверить: как там предшественник? еще не окочурился? или, может, не дай бог, выздоровел? За сильным почтительно носят шинель и портфельчик с бумагами, а с больным и слабым вождем никто особо не церемонится, равно как и с его пожилыми слабосильными родственницами.
Читать дальше
