Эстетика подвального авангардного Театра.doc неизменно строга: без наигрыша, почти без мизансцен, почти “выразительное чтение”. Максимум игры, который можно себе здесь позволить, — это необыкновенная языковая точность арабских молитв, которые произносит актриса Галина Синькина, верится, без русского акцента.
“Сентябрь” начинается сразу с удара: первая фраза — “Ассалям алейкум, братья мусульмане”. Блок чеченских высказываний самый однозначный, самый понятный и самый удручающий, если так можно выразиться в данном случае. На наших глазах нация обрастает собственной современной мифологией, наращивает легендарность и героизм. Образ очистительной жертвы, в которую себя якобы принесли террористы, почти фантастическим образом преображает картину случившегося. Бесланская трагедия излагается здесь буквально как Троянский цикл, а шахидизм — как героика, приравнивающая бойцов Аллаха к сонму небожителей. Гордость и белая зависть, восторг и тяга к подражательству — вот доминирующие интонации чеченских чатов, усугубляющиеся благодаря родственным связям еще и близостью поклонников к объекту поклонения. Насилие и жестокость вписываются в эту героику без зазора, как, к примеру, естественны убийство, обман или нанесение увечий в “Песни о Роланде” или “Старшей Эдде”. Все оправдывается и взывает к своему продолжению — на вполне благородных основаниях. Удивляет? Да. Заставляет устрашиться? Да. Меняет ориентиры? Вне всякого сомнения. Но и заставляет задуматься над парадоксом истории: наделяя антагониста чертами низости и ничтожества, мы возвышаем его до жертвы в глазах ближних, соплеменников, а такой жертве принято подражать. Все сошлось в этой новейшей чеченской мифологии — и законы джихада, и обнаруженные тела воинов, не тронутые тлением, и представление о том, что в раю “раны их будут пахнуть шафраном”: для неверных, русских чеченец, умерший на коленях, раб, а для соплеменников — герой в момент своего триумфа, приблизившийся к Богу, погибший в молитве.
В этом спектакле драматургу и режиссеру Михаилу Угарову свойственен очевидный максимализм. Здесь нет средних характеристик, ровного отношения, тут басы и верхние ноты. Мы даже готовы обвинить спектакль не только в предвзятости отбора материала (что, по сути, противоречит принципам документальности), но и в намеренном желании бить побольнее и шокировать посильней. Но есть в нем и какая-то личная заинтересованность — ни в коей мере не политического характера, а, так сказать, историософского. Угаров дает нам все то, что изумило лично его, он как бы делится со зрителем своим собственным удивлением.
Эта неровность восприятия сказывается прежде всего на русской части “Сентября”, отчего, естественно, возникает серьезный перекос в апологию действий исламских сепаратистов. Русский взгляд на Беслан намеренно груб, истошен и попахивает быдлом. Характерен переход — от высокого кораноподобного языка новой чеченской мифологии к матерку российских юзеров и лузеров. Животный шовинизм и антимосковские настроения, призывы к насилию, свинцовое равнодушие и русское же русофобство, уже сочиненные анекдоты про Беслан, тупые сексуальные шутки и апофеоз цинизма: “Я не могу сочувствовать тем, кого не знаю. А у меня все отлично!!!”
Но есть там один удивительный монолог — как раз посредине спектакля, —который можно было бы назвать его апогеем. Актер Алексей Куличков читает самую впечатляющую интернет-запись на тему терроризма. Это настоящая инструкция по выживанию в экстремальных ситуациях, руководство по аутотренингу для человека, попавшего в переплет, психологические советы, написанные с точки зрения жертвы. “Тебя больше нет” — вот исходный пункт действий, окончательное и безоговорочное признание себя жертвой, уже заранее обреченной. Оставь жену и детей, если они вместе с тобой, — их уже нет. Молчи, если ситуация не располагает, и кричи, кусайся, дерись, если есть возможность к побегу. Беги, не бойся — тебя все равно убьют.
В этом запредельно пессимистичном взгляде, бесконечном отчаянии загнанного, человека есть нерв эпохи, которую мы переживаем. Эпоха многоуровневого терроризма заставляет нас признать и принять состояние жертвы, считать его естественным состоянием организма, даже терапевтическим. Это можно сравнить с тем чувством блаженного покоя, которое испытывает пассажир в замкнутом и стремительно несущемся куда-то пространстве автомобиля, поезда, метро. Кайф зависимости, исповедь мазохиста, абсолютная несвобода, голубая мечта утомившегося человека, “стокгольмский синдром”.
Читать дальше
