— “Ой, мама, ой, мама, болят мои раны…” — неожиданно загудел
Деня, подходя к костру.
— Нахрюкался, поросенок! — обрадовалась Сашка.
— “Болят мои раны глубоки…” — с грустным цыганским задором откликнулась Алина.
Надя снова встала и пошла бродить. Звезды не давали ей покоя. Ночь терлась о шершавые бока планеты, шуршала в черных яблонях, шипела и шныряла в лопухах. Наде казалось, она слышит, как движется Земля по своему небесному руслу. Слезы стояли в глазах, и Надя смотрела вверх, чтобы они не пролились.
“Какие же мы маленькие, — думала она, и звезды начинали дрожать и двоиться. — В таком огромном мире. Как это страшно. Как я их всех люблю”.
Кто-то шел по соседней грядке, с хрустом наступая на стебли спящих цветов.
— Надька, ты где? Куда ты все убегаешь?
— Дим, я тут, иди сюда.
Надя наугад протянула руку и выудила из тьмы Димку. Скатилась за горизонт еще одна звезда. Ветер лениво поворочался, зевнул, и снова все стихло. Надя уткнулась в Димку и обхватила его что было сил.
— Плачешь?
— Нет.
— А почему у меня рубашка вся мокрая?
— От росы, наверно.
Надя плакала, обнимала Димку и чувствовала, что в ней, маленькой и слабой, как все, отворяется робкая дверка в огромный бесконечный мир. И почему-то вдруг стало совсем не страшно. И близко до самых далеких звезд.
— “Смерть побеждающий вечный закон — это любовь моя…” — прорезался сквозь ночь звонкий Алинин голос.
— Пойдем-ка спать, — зевнул Димка. — Я уже напелся до поросячьего визга.
— Нахрюкался, стало быть, — усмехнулась Надя, вытирая глаза.
И они пошли, то и дело спотыкаясь и поддерживая друг друга. Из-под ног у них шумно выпрыгнула большая лягушка. Кот Гринька и его безымянный соперник, истошно завывая, сцепились за сараем.
— “Это не сон, — пела Алина. — Это не сон. Это вся правда моя. Это истина…”
Людь
Первой ее замечает двухлетняя Ляля, стоящая на табуретке у окна.
— Бака, бака! Люка папот эет! — вопит Ляля, что значит: — Бабушка, бабушка! Любимка паспорт несет!
Любимка, белая дворняга с желтыми ушами, виноватой рысцой трусит по двору. Ей навстречу уже выскакивает простоволосая Лялина “бака” и вынимает из Любимкиной пасти паспорт на имя Верина Прокопия Ивановича. Вернувшись в комнату, она вытирает паспорт полотенцем и прячет в рыжий комод. Вздыхает. Затем сдергивает с крючка серый шерстяной платок и, на ходу повязывая голову, опять выбегает на улицу.
— Ну, веди.
Любимка подпрыгивает и, слабо вильнув хвостом, пускается в обратный путь, в конце которого спит на грязном покровском снегу Проня Верин — добрейшей души человек, ровно половину жизни проведший в тюрьме.
Проне Верину не везло с детства. В третьем классе он заболел менингитом и вылетел из школы. Да так до первой щетины и гонял гусей, резался сам с собой в ножички и зубоскалил с редкими прохожими.
Наскучив вольной жизнью, Проня стал ошиваться возле проходной, канюча, чтоб его “задействовали в пятилетке”. Но на завод его не взяли: не положено с “психической справкой”. Зато стали регулярно кормить шабашками. Так что Проня к шестнадцати годам накопил на башмаки “со скрыпом”. И тут же задумал жениться на соседской девчонке, в которой, как он хвастал на рынке, было “росточку с валенок”.
Оставалось дождаться совершеннолетия. Но когда Пронины одноклассники пошли в армию, Проне тоже забрили лоб. В тюремной бане. Произошло это совершенно случайно: представляя гогочущим мужикам беспосадочный перелет Чкалова, Проня так размахался руками, что ненароком проломил череп подошедшему сзади участковому.
Из зоны он написал письмо:
“Уважаемая товарищ моя невеста, имени-отчества твово я не знаю, но хочу связать с тобою мою непутевую жызнь. Находясь в местах лишения, любовь твоя необходима дозарезу. Как поется в песне, жди меня, и я вернусь (через год и восемь месяцев). Твой будущий супруг Прокопий Верин. Сообрази мне, сердечно прошу тебя, заварки да махорки”.
Спустя две недели Проня получил такой ответ:
“Уважаемый товарищ Верин! Твоей женою быть согласная. Провизию и табак по твоему запросу высылаю”.
Освободившись, Проня потопал прямиком к суженой. По пути, правда, завернул на рынок: поздороваться с мужиками. Встреча вышла столь щедрой и стремительной, что вскоре Проне стало трудно стоять, и он прислонился к хлебному ларьку.
Читать дальше
