Индигирка, Ангара, Игарка...
Витюй, Вилим…
Ах, вчера была совсем другая география. Не та, которую я люблю. Но ту, вчерашнюю, я, кажется, готова полюбить сильнее всех прежних. География для губ и ладоней. Не для чужих ушей.
Я только что открытая планета. Меня лихорадит, по мне текут реки, вздымаются горы, вздыхают потаенные пещеры, шумят леса. Ты написал на мне их названия. Я сама теперь карта.
Прочитаешь меня еще раз?
P. S. И как мы назовем этот цветок, который исцарапал мне все горло?
16.01. Водолазы ищут клады
Уже неделю я живу на чердаке, без вести пропав из всей остальной жизни. Мой алый цветок, политый микстурой и водкой с медом, стремительно завял. Кажется, ни о чем, что происходит со мной здесь, я не смогу рассказать моей доброй Любочке.
Однажды я прибежала домой в слезах и закричала с порога:
— Мама! Я полюбила космонавта!
Любочка жарила артишоки, купленные, конечно, исключительно ради названия. Она всплеснула руками, и один артишок полетел в космос, но ударился о потолок и упал. А Любочка философски заметила:
— Что ж, по крайней мере, в день космонавтики он не будет купаться в фонтанах, бить гражданских и орать: “А ты, падла, на орбите был?!” Космонавты — люди приличные.
С космонавтом мы тогда, конечно, просчитались.
Но что я скажу ей на этот раз?
“Мама, я полюбила водолаза”?!
Глажу его по скафандру, стучу в круглое окошко, тук-тук, проклятая жестянка, да вылези ты хоть на минуточку, посмотри, как красиво кругом, подыши воздухом не из шланга.
“Нет! — отвечает из недр унылый голос. — Этот жестокий мир не для меня, бедного водолаза!”
Но чаще всего он даже не слышит, как я стучусь. Он ведь занят важным делом: ходит по берегу, засунув голову в аквариум, и думает, что обозревает потаенные глубины, доступные только ему, храброму покорителю морей…
Правда, сегодня Водолаз проявил небывалую чуткость. Утром я сокрушалась о завядшем алом цветке, а вечером он что-то смекнул, таинственно засобирался и нырнул в жестокий мир. Вернулся с трофеем: букетом подмороженных тюльпанчиков!
Какие они невозможно трогательные всегда! Поцеловать каждый сомкнутый бутончик, и тебя, жестянка, тоже, так уж и быть, иди сюда.
Я подрезала их в раковине, и один, самый усталый, вытянулся вдоль руки, так по-детски положив головку мне на плечо. А радио передавало прекрасную преступную песенку:
“Bang-bang, my baby shot me down…”1
Однажды мы с Любочкой шли по Арбату, солнце пекло и пело, и суровый продавец мыльных пузырей выпустил по мне целую очередь из своего зеленого пистолета. Я танцевала в разноцветной марсианской вьюге, смеялась и кричала: “Bang-bang!”, а Любочка говорила продавцу: “Стреляйте в нее еще, пожалуйста, у этой дурочки сегодня день рожденья!”
Bang-bang.
Я обернулась. Водолаз смотрел на меня так, будто я умерла и лежу в гробу в белом платье, а он вдруг понял, что всю жизнь любил меня одну.
Bang-bang, зачем ты за меня страдаешь? Что я тебе плохого, в конце концов?
Я не о тебе (бестактная жестянка!).
Так… одна реминисценция…
Bang-bang!
Как я покажу его Любочке?! Он произносит слишком много умных слов!
Кажется, мне пора. По законам жанра завтра утром, пока он спит, я трагически соберу свои шпильки-булавки-сережки и отправлюсь восвояси.
Пора уже Любочку навестить.
Да и свитер Яша устал от меня смертельно.
1.02. Капитан дальнего плаванья
Амели выстукивает вальс на печатной машинке. Воробьи долбят клювами подоконник, Любочка сыпет им просо, и зерна звонко отскакивают от жести. Из окна тянет тревогой, как всегда в феврале и апреле, и трамваи трезвонят так, будто отправляются в кругосветное путешествие, а не на Чистые пруды.
Увидев моего Водолаза: он сидел в кресле, скрутив ноги винтом, и уныло листал Брейгеля — Любочка ахнула:
— Еще одна хлипкая перемотина! Когда уже ты приведешь в дом мужика?! Капитана дальнего плаванья! Или геолога, на худой конец!
Надо было видеть лицо Водолаза! Он взвился, будто в кресле сработала катапульта, бедняжка Брейгель полетел на пол и стукнулся моими любимыми “Охотниками на снегу”. Но Любочка уже усвистала на кухню, сметая пыль длинной юбкой, которую мы зовем Кассиопеей.
Потом был кофе, и Водолаз, погруженный в думы, разумеется, разбил чашку. И угрюмо молчал, обидевшись на невинный Любочкин возглас про капитана. Он вообще ужасно обидчив. Первое время мне даже казалось, что это он так замысловато шутит, ведь нельзя же всерьез обижаться на такие мелкие глупости! Оказывается, можно.
Читать дальше
