Странно, она такая, а я помню ее такою.
* *
*
Говорят, двери Ада запираются изнутри,
ты стоишь на площадке, давишь пальцем звонок,
не отпирают, нет никого, слезы утри,
ленту расправь, к стене прислони венок.
Но вот за дверью шаги, поворачивается замок.
Не молись за Ирода. Богородица не велит.
Не клянись крестом, мяса не ешь постом,
не стой под грузом, живи здесь и теперь.
Трехглавый Кербер припадает к земле, скулит,
стелется, взвизгивает, виляет змеиным хвостом,
подпрыгивает, в щеку лижет, значит, узнал, зверь!
Ты входишь внутрь, за собой запирая дверь.
Памяти Николая Гумилева
Все, что народец умел делать неплохо, —
это рубить и сушить головы иноплеменных.
Туземцев нельзя винить — была такая эпоха.
Никто не помышлял о гуманизме и переменах.
Беленые хаты стояли в зарослях чертополоха.
Сушеные головы висели внутри на стенах.
Никого нельзя осуждать — обстоятельства времени, места,
племенные традиции, социальные противоречия, мать их.
Играли свадьбы, на каменный фаллос невеста
садилась у всех на виду, успокаиваясь в объятьях
местного идола. Хищный тотем с полосатой
шкурой смотрел на потомков. Воду в ступах
толкли старухи. Огромных каменных статуй
больше, чем населения. Об обезглавленных трупах
не принято говорить, а головы — это дело.
Украшение жизни воина. Средство от сглаза.
Приложишь трубку к губам. Что-то легко просвистело.
Торчит из горла стрела. Сделано с первого раза.
Головы сжались в комки, лишенные влаги,
а длина волос не изменилась при этом.
Красиво. Прекрасней, чем пестрые флаги
бледнолицых братьев над Старым Светом.
Там города, окруженные каменными стенами,
высоко торчат шпили ратуши и собора.
Пушки между зубцами. Но, говоря между нами,
все города исчезнут. И это случится скоро.
* *
*
Что за утро! В конце декабря нелегко светает,
и шепот, как будто худшая часть души над лучшей читает
псалтирь, как будто лучшая часть души не умерла,
но лежит, спелената саваном, и, холодея,
высвобождает бессмертный Imago Dei,
и Imago Dei стоит над нею, скрестив крыла.
И бессмертный Давид в золотой короне
за столом сидит на стуле, а не на троне,
за дубовым, покрытым зеленой бумагой столом,
за спиною книжные полки, а губы шепчут: блаженны
непорочные в путь, будьте же совершенны,
и что б ни случилось с вами, все поделом.
И бессмертная речь распирает грудь, и рыданья
сотрясают основы смертного мирозданья,
и спешат на службу граждане, и таксомотор,
замедляя ход, жмется к бортику тротуара,
и внешний хлад не остужает сердечного жара,
и худшая часть души с лучшей вступает в спор.
Херсонский Борис Григорьевич родился в 1950 году. Окончил Одесский медицинский институт. Заведует кафедрой клинической психологии Одесского национального университета. Автор нескольких книг стихов (в том числе переложений библейских текстов). Активно публикуется в журнальной и сетевой периодике. Живет в Одессе.
ВЕЧНОЕ ПЕРО
1
Прежде всего я представляю его комнату: сколько в ней было углов?
Разумеется, не четыре, если я говорю об этом. Сначала входишь и видишь справа и слева по два угла, а в конце комнаты еще по два. Вот и cчитайте. Не забудьте про эркер в стеклянной огранке: там сколько углов?
Между первыми углами стиснуты простенки. В одном — шкафчик с иконами, таких давно не делают, он назывался божницей; в другом — книжные полки, но не просто полки, а такие, каких тоже давно не делают, они назывались шведской горкой.
Надо, пожалуй, объяснить, как устроена шведская горка. Тем более что этот предмет был заурядным в домах старых интеллигентов.
Шведская горка, или, еще проще, шведский шкаф, — это будто бы просто поставленные одна на другую полки, передняя стенка которых, как у полок в наши дни, стеклянная. Правда, она охвачена деревянной рамой и потому схожа с оконцем. Этого мало. Главная причуда шведской горки в том, каким способом открывается оконце. Если вас некому было посвятить в их тайну, ждите неприятностей. Либо вы попросту не откроете, либо оконце (после вихляний вверх-вниз-вбок, снова вверх-вниз-вбок) останется у вас в руках. Что будете делать? Допустим, хозяева разливают чай, пока вы коротаете время у книжных полок. Разумеется, они не позабыли о госте. Напротив, бросают на вас доброжелательные взгляды. Приятно, что гость нашел себе занятие. Им трудно предположить, что в эту секунду его губы шепчут неожиданно энергичные слова, а рубаха сделалась мокрой. Мне даже приходит на ум своеобразная статистика (не знаю, какое министерство может воспользоваться ею): девять из десяти гостей попытаются приставить стенку на прежнее место. Бедняги!
Читать дальше
