КИНООБОЗРЕНИЕ НАТАЛЬИ СИРИВЛИ
КИНООБОЗРЕНИЕ НАТАЛЬИ СИРИВЛИ
«ПРОРОК»
Жара, духота. Писать не о чем. Единственный способ выполнить свой долг перед редакцией — вспомнить какой-то «пропущенный» фильм из тех, о которых хотелось написать, да как-то не сложилось.
Вот, например, «Пророк» Жака Одийара. Гран-при прошлогоднего (2009 г.) Каннского фестиваля, девять национальных премий «Сезар» плюс еще куча призов по всей Европе. Отличная, крепкая тюремная драма, вполне смотрибельная, несмотря на эпический хронометраж в два с половиной часа. Жанровая сказка на тему «кто был ничем, тот станет всем», — виртуозно снятая в стилистике синема верите и многими воспринятая как авторское кино «с проблемами».
Собственно, режиссера, судя по его высказываниям, «проблемы» волновали в последнюю очередь. Его воображение занимал герой — арабчонок-маугли, уличный попрошайка без роду без племени, забитый, беззащитный, безграмотный, в девятнадцать лет оказавшийся во взрослой тюрьме и удивительным образом сделавший там карьеру крутого мафиозного босса. Одийар нашел замечательного восемнадцатилетнего франко-арабского паренька по имени Тахар Рахим, пластичного, как кусок глины, узнаваемого, как гопник с соседней улицы, заряженного невероятной энергией, — и вылепил из него этого криминального «гадкого утенка» с такой пугающей достоверностью, что в него поверили и интеллектуалы из каннского жюри, и европейские обыватели, и даже конкретные российские пацаны, для которых небезызвестный Владимир «Адольфыч» Нестеренко заботливо и тщательно перевел фильм на российскую тюремную феню.
«Проблемы» же в разговоре о фильме с неизбежностью возникают из-за того, что абсолютно сказочный, но весьма правдоподобно изложенный на экране сюжет бьет прямо в солнечное сплетение всевозможных актуальных и для нас, и для европейцев этнорелигиозных, политических и социальных конфликтов. В том, что герой — араб — попадает в рабство (обучение) к матерому корсиканскому Дону, научается от него всему плохому (уму-разуму) и в конце концов свергает (предает) своего учителя, чтобы примкнуть к «своим» и возглавить набирающее силу сплоченное мусульманское большинство, — видели и метафору судеб европейской цивилизации, и манифестацию постколониального чувства вины, и обвинение в адрес французской пенитенциарной системы, которая тупо плодит преступников, и апокалиптические ожидания окончательного заката Европы.
Мне, честно говоря, кажется, что, судя по фильму, слухи о закате старушки-Европы сильно преувеличены. Я не знаю, сделано это намеренно или нет, в расчете на французов, дабы отучить их от примитивных расистских чувств, или в расчете на арабов с целью ненавязчиво «подвинуть» их сознание в сторону европейского менталитета, но «Пророк» представляется мне примером виртуознейшей манипуляции массовым сознанием по принципу «чужие как мы». Наглядным пособием: как разрешается цивилизационный конфликт по-французски.
Не стану подробно пересказывать происходящее на экране. Криминальные сюжеты сильно теряют в пересказе. Попробую вытащить общую схему.
Итак, практически все 2,5 часа на экране — тюрьма, снятая мечущейся из стороны в сторону ручной камерой: решетки, коридоры, желтые стены, синие двери, открытые, закрытые и даже удивительным образом закрытые изнутри на веревочку… Калейдоскоп подробностей тюремного быта: длинные французские батоны, хромированная посуда, раздача еды… Почта и посылки в носке, спускаемом через окно… Травка, гашиш, кокаин, героин… Тут же — мастерская, школьный класс, библиотека, мечеть… Тюремный двор, где торгуют наркотиками, играют в баскетбол, дерутся и решают проблемы… Целый мир, находящийся в лихорадочном беспрестанном движении, гигантский муравейник, населенный множеством брутальных, разноплеменных мужчин, устрашающе жестоких, но, по большому счету, простых и наивных, как дети или животные.
Несмотря на старательно наведенный режиссером и оператором визуальный «хаос», внезапные вспышки ярости и постоянно висящее в воздухе агрессивное напряжение, поступки и реакции каждого из обитателей этого муравейника можно с легкостью предсказать. Всяк занимает тут свой шесток, о чем свидетельствуют его повадки и внешний вид. Коротко стриженные и в синих робах — низшая каста, те, кого некому поддержать ни в тюрьме, ни на воле. Бритые, в спортивных костюмах, свитерах и кроссовках — правильные пацаны, члены стаи. В цивильном и с прическами — паханы. Все они неизменны, и только два персонажа имеют в фильме некую отражающуюся на их внешности траекторию движения вдоль вертикали власти. Главный Пахан — корсиканский крестный отец старик дон Лучано и наш «маугли» — арабчонок Малик Эль Джабани.
Читать дальше
