вся эта сладкая, лакомая еда
для непривычного взора.
Равнины штата Огайо скучны и плоски.
Пенсильванские горы невысоки.
А над хайвеем березки роняют слезки,
и у обочин в траве горят светляки.
В отдельных местах океана тут очень мелко.
А в городах на крышах растут леса.
И скачет по тротуару американская белка,
и летает синяя птица*, и прочие чудеса.
Июнь—ноябрь 1996,
Нью-Йорк — Москва
* *
*
— Что вы тут ходите, mam?
Что вы смотрите из-за угла?
Что-то ищете? — Не совсем.
Просто я здесь жила.
— Что вы тут бродите, miss?
Бродите вверх и вниз,
бродите вкривь и вбок,
вдоль, поперек...
— А просто я здесь жила.
Только весна была.
Только вот этот склон
еще не был от инея бел
и вот этот платан
только-только зазеленел...
— Что ж вы тут ходите, girl,
в длинном осеннем пальто?
Вас не помнит уже никто,
да уж и снег пошел,
и колокол зазвонил...
— Нет, никто меня не забыл!
Я же помню, как здесь жила
целых три длинных дня.
Я же помню: вино пила,
ходила загорать на Гудзон
и все любили меня:
и она, и он...
— Ну и что вы тут ходите, honey,
со своими стихами,
со своими неясными, длинными
и запутанными делами,
и со всеми своими мужьями,
с дорогими друзьями,
с полоумной ухмылкой,
с обкусанными губами?
— Да нет, я так, ничего...
Просто люблю вспоминать.
Просто через неделю мне уезжать.
Просто хочу с собой кое-что отсюда забрать.
И когда-нибудь это все
еще как пригодится мне:
эта осень и этот свет,
сталь Гудзона и звон
заиндевевшей травы,
этот якорь под фонарем
и Манхэттен на той стороне.
Осень 1996, Хобокен
Десять лет спустя
I
Вы хотите, чтоб я писала о “Nine Eleven”:
об одиннадцатом сентября две тысячи первого года?
Я работала там, в подвале одной из башен:
я встречала клиентов в небольшом ресторане.
Там были официантка Джейн и менеджер Мэри.
Там были два безымянных мексиканца-басбоя:
они тайком от Мэри меня кормили
(потому что нельзя было есть на рабочем месте),
приносили сандвичи и жареную картошку,
говорили, в каком углу присесть: там, мол, нету видеокамер.
А голубой кокетливый Билл, разнося тарелки,
успевал доносить мужеподобной Мэри,
что они меня кормят, и Мэри очень сердилась.
Они были маленькие, коренастые, белозубые,
очень похожие друг на друга.
Мне не хочется думать, что они погибли.
Может, им удалось спастись — ведь кое-кому удавалось…
А может, они давно ушли из того ресторана:
в Америке часто меняют работу,
особенно такую, как была у нас в World Trade Центре.
А еще я скажу о том, как умер Илюша.
Он жил в Москве, он не видел, как рушились башни,
но одиннадцатого был его день рожденья.
Он остро чувствовал жизнь, перенес уже два инфаркта,
и через несколько дней после Nine Eleven
у Илюши остановилось сердце,
и шестнадцатого мы его хоронили.
II
Об Америке что сказать — всего не расскажешь…
Разве что достать из шкафа серое платье
и сказать самой себе, вспоминая то, первое, лето:
“Это платье Джейн, она умерла от СПИДа,
ее муж был кубинец: и он, и ребенок здоровы.
Мы приехали в гости, муж нам отдал ее одежду
и сказал, чтоб мы не боялись: СПИД так не передается”.
Я знаю, но не могу надеть это платье:
и носить не могу, и выкинуть — тоже.
А еще у них была сиамская кошка
без когтей — там удаляют когти котятам,
чтоб они не царапались и не портили мебель.
Вот тебе и Америка — до чего же все это странно…
Читать дальше
