Новый Мир Новый Мир: Новый Мир ( № 11 2010)

Ольга Лебедушкина.Петросян, которую “не ждали”. “Дом, в котором...” как “итоговый текст” десятилетия. — “Дружба народов”, 2010, № 8.

“Это вроде бы и так понятно: писать по-русски, живя в не таком уж и ближнем зарубежье, — нечто совершенно иное, нежели писать по-русски где-нибудь даже в Кинешме или Урюпинске, да хоть и на Камчатке, откуда тебя все равно рано или поздно стопроцентно выловят ласковой мелкой сеточкой и если „Дебют” не дадут, то в Липки позовут точно. Пока Петросян писала свою „большую книгу”, она не успела попасть в „двадцатилетние” и „тридцатилетние” сразу двух волн, опоздала к раздаче имен и репутаций. Потрясение, о котором часто говорили члены премиального жюри и критики, было связано прежде всего с ее „внесистемностью” на фоне сложившейся

и уже почти бесперебойно функционирующей системы. Роман Петросян стал для русской словесности „сюрпризом”, как абсолютно точно выразился секретарь „Большой книги” Михаил Бутов. Т. е. от литературы последнего времени ждали чего угодно, но только не „Дома, в котором…”.

Вот в этом „не ждали”, думается, и состоит главный интерес. Не зачисленная ни в какие столичные тусовки и группировки, никому не известная писательница стала реальным воплощением вечной историко-литературной утопии — подтверждением автономности литературы, противопоставленной в той или иной степени „управляемым” моделям литературной ситуации, будь то навязанный сверху соцреализм, или заботливо выращенный в инкубаторе реализм „новый”, или коммерческий культ бестселлера.

Каким бы циником ни выставлял себя среднестатистический литературный критик, сколько бы ни упражнялся в своем всезнании относительно того, что от кого и когда ждать, в глубине души почти каждый верит — все равно в этот самый момент „где-нибудь” „кто-нибудь” пишет, прошу прощения за сантименты, книгу его мечты. Думается, для многих книга Петросян стала именно такой победой литературы над литературной политикой — воплощением сознательных и бессознательных „литературных мечтаний” о том, чего в доступном варианте текущей словесности нет, но очень хочется, чтобы было”.

Александр Локшин. Отношение в России к сионизму в начальный период его деятельности (1897 — 1904). — “Вопросы истории”, 2010, № 8.

“Стремясь сохранить влияние у части еврейского населения в период первой революции, сионистская организация России на своем съезде в Гельсингфорсе в 1906 г. по инициативе одного из ее лидеров В. Жаботинского принимает программу о присоединении сионистского движения к российскому освободительному движению.

Сионистские партии вплоть до большевистского переворота 1917 г. становятся

неотъемлемой частью еврейского политического ландшафта в России. Пройдя через свой Ренессанс после февральской революции, сионистское движение в форме некоторых своих структур смогло продолжить свое существование и в советской России вплоть до второй половины 1920-х годов”.

Владимир Рецептер.“Perpetuum mobile”, или Тайна пушкинских финалов. — “Звезда”, 2010, № 9.

“Судьбы двух последних пьес Пушкина — „Русалки” и „Сцен из рыцарских времен” — во многом совпадают. Обе при жизни поэта не были напечатаны, обе названы не им, обе недопоняты, а значит, и недооценены...

Но самая большая беда для русского театра оказалась в том, что на двух образцах гармонической завершенности поныне стоят клейма „неоконченных”, а театры, и без того опасающиеся пушкинской драматургии, этих и вовсе сторонятся”.

В. Р. положил изрядный кусок жизни на эту историю и, главное, вывел сей пушкинский сюжет на подмостки.

Ирина Роднянская. Род Атридов. — “Вопросы литературы”, 2010, май-июнь.

“Для бойкого чтения Сенчин тягостен, обременителен, безутешителен. Его уникальная наблюдательность над внутренними качествами нынешнего российского человека совершенно непривычна и ранит восприятие своей безакцентностью, видимым отсутствием авторского волнения. Это писатель неподкупный и не подкупленный — не только читательскими ожиданиями хоть какого сантимента, но даже и „великими традициями русской литературы”. Как если бы наложить на жесткую зоркость Чехова весь опыт XX века, выжигающий лирическую ноту.

Художественная пристальность Сенчина долгое время питалась самонаблюдением (об этом мы с Владимиром Губайловским писали на страницах „Зарубежных записок” в статье-диалоге „Литература необщего пользования”). Его переход к „объективному” письму совершался трудно и не всегда выразительно. И вот — он написал роман, над которым хочется думать и думать, как над главным узлом русской современности. <���…> Вся ли людская толща России такова? Нет, конечно, не стоит страна без праведников, что-то теплится, дышит, преемствует у старых, генетически засевших духовных понятий. Но от каждого слова автора „Елтышевых” веет правдой. Кабы это была не голимая правда, а „сгущение красок”, „шоковое” щегольство и прочие вывихи авторского тщеславия, мы жили бы в стране гораздо лучшей, чем та, в которой живем. А живем мы именно в этой.