“Когда рассказываешь о теории Большого взрыва, всегда возникает два вопроса: где он произошел и что было до него? Эти вопросы подразумевают наличие двух категорий — пространства и времени. Но обе эти категории возникли вместе со Вселенной благодаря Большому взрыву. Говорить о том, что было до этого, — логическая ошибка. Стало быть, возраст времени вполне исчисляем. Ему столько же лет, сколько нашей Вселенной, то есть около 13,7 миллиарда лет”.
Петр Топорков. Кенжеев и муза старости. — “Альтернация”, 2010, № 6 .
“Не могу точно сказать, от чего это — то ли от успехов медицины по увеличению средней продолжительности жизни, то ли от каких иных изменений, — но налицо закономерность: поэзия толстых журналов незаметно „постарела” вместе с поэтами. Если раньше судьба легендарного поэта легендарно завершалась дуэлью, расстрелом, лагерем и т. д. — то теперь воцаряется мягкотелый happy end: в поэзию хлынули ревматизм, аспирин, поликлиники. И Кенжеев не одинок. Толстые журналы говорят мне: муза старости — существует. Эта муза поселилась на русских квартирах при помощи Бродского, давшего своей судьбой уникальный образец „стареющего поэта” — того этапа жизни, до которого Баратынский все же не дожил и в который так и не вписывается Державин”.
“Муза старости ли? Муза времени? Муза замедления? Ясно одно — это реакция на вечное мальчишество, утвержденное и утверждаемое в поэзии как единственно возможная модель поведения”.
Трудно быть Стругацкими. Режиссер Алексей Герман — о знаменитых советских фантастах. Беседу вела Наталья Кочеткова. — “Известия”, 2010, на сайте — 27 августа.
Говорит Алексей Герман: “Если бы наша страна необыкновенно процветала, то Стругацкие были бы никому не нужны”.
Денис Тукмаков. Как был разрушен Советский Союз. — “Завтра”, 2010, № 34, 25 августа.
“Советская антропология оперировала парадоксальной версией Идеального, в которой аскетизм и служение праведника не подразумевали ни посмертного воздаяния и спасения, ни прижизненного почитания со стороны государственных институтов: даже великий герой мог в любой момент оказаться падшим „врагом народа”. Советское Идеальное не предусматривало никакой связи с трансцендентным, с горним, с божественным. Сакральные категории едва ли мыслились в качестве потусторонних — все, что было свято для советского человека, оказывалось объяснимым, земным и тленным”.
“Но и в этом материальнейшем из окружений ничего прочно не принадлежало советскому человеку: он не мог распоряжаться своим посмертным существованием после жизни и был отчужден от собственности, покуда был жив. В последнем заключался еще один парадокс советского социума, диктовавшийся двойственным идеологическим отношением к понятиям „собственность” и „стяжательство”. СССР как последовательно социалистическое общество с самого начала беспощадно выступал против природной человеческой склонности — владеть и преумножать личные богатства на земле в сколько-нибудь серьезных масштабах”.
“К 70-м годам у Запада в целом не оказалось достаточных ресурсов, чтобы поддерживать эту [научно-техническую] гонку на прежнем уровне. Но главное, конкурентная борьба среди уже сформировавшихся транснациональных корпораций достигла такого уровня, при котором для всех стало выгоднее не продолжать соревнование, кто кого обскочит, а пытаться извлекать сверхприбыль из уже существующего уровня развития. Иными словами, на определенном этапе „гонка за прогрессом” вошла в противоречие с „гонкой за сверхприбылью”. Первое перестало автоматически означать второе, и наоборот. Таким образом, в начале 70-х годов перед финансовой и политической элитой западного мира встал вопрос о сворачивании развития, о „конце истории”, о прекращении научно-технического прогресса. <���…> Остановка развития, однако, могла быть реализована лишь в одном случае — с ликвидацией принципиального соперника западного мира, Советского Союза”.
“У меня нет такого ощущения, что литература — мои штаны”. “Нейтральная территория. Позиция 201” с Дмитрием Веденяпиным. Беседу ведет Леонид Костюков. — “ПОЛИТ.РУ”, 2010, 23 июля .
“ Дмитрий Веденяпин: …в конце и пишу, что мне кажется, что, может быть, да, и действительно это преследовало меня много-много лет иногда, но в последнее время, честно говоря, это реже со мной происходит. Да, мне кажется, что вот, да, вот вдруг все в самом деле… ну об этом я буквально и говорю, что все, что было после 6 лет, — это сон. И я проснулся… и я окажусь там. Но и дальше я пишу: как же так… В раю все настоящее сохранится, даже сны, думаю я, а ненастоящее исчезнет. Поэтому здесь, что ли, все, что настоящее, все останется. Потому что и сон — это некоторая реальность, разумеется.
Читать дальше
