Спектакль Чернякова полон тревоги. Он вопиет о защите юности от соблазнов извращенного ума и являет собой предостережение. В финале раскрывается широта замысла. Рассерженная молодость опасна. Буржуазный мир должен быть всегда готов к отражению революционных настроений, не терять чувства опасности.
Пьеса закончена, эксперимент завершится победой экспериментаторов. Молодые в ужасе наблюдают за тем, как демонтируется фальшивый мир, где испытывали и обманывали их подлинную любовь. Как снимают внешние стенки, обнаруживая скрытые камеры и фотоаппараты, как вылезают покурить и попить чайку гримеры и осветители, как снимают парики и модные одежды их тщедушные носители-актеры, резко меняющие интонации и стиль речи с выспреннего на прозаический. Декорация линяет в мгновение ока, открывая мир простой и жестокий, однозначный и бесприкрасный. В углу страшно воет Арлекин, монотонно раскачиваясь, Сильвия же, отбегая на безопасное расстояние, швыряет огромный булыжник в “стекло”, разбивая шпионскую “четвертую стену” вдребезги.
Черняков говорит о близости и неизбежности бунта, который может устроить непокорная человеческая природа в момент крайнего ущемления ее естественных прав. Бунт, сходный с самой натуральной революцией, молодежным террором, в котором меньше разрушения первооснов и больше — самоуничтожения, суицида. Камень, брошенный в стекло, — это еще и камень, брошенный в зеркало, послужившее зрителям отражением их самих, испытывающих и испытуемых. “Застеколье” всегда чревато бунтом, революцией плоти, зажатой в тисках интеллектуального насилия. Усадьбы, где мучили крепостных, рано или поздно будут ими же сожжены. Насильники часто погибают от руки изнасилованных.
Важно рассмотреть проблему с более точной оптикой, чем просто включиться в старый разговор о вреде медийных шоу. Спектакль Дмитрия Чернякова, не пугающийся публицистичной открытости, в то же время бежит от газетной сатиры в мир чистого театра, где чересчур прямые аллегории перевоплощаются в художественные образы.
КИНООБОЗРЕНИЕ НАТАЛЬИ СИРИВЛИ
"Страсти Христовы” — самый громкий кинематографический скандал 2004 года. И причина на сей раз не в том, что режиссер и продюсер эпохального проекта Мел Гибсон слишком дерзко отошел от церковного предания. Нет, он просто попытался со всеми подробностями воссоздать на экране последние двенадцать часов земной жизни Иисуса Христа. Однако сделал это с такой истовостью и усердием глупца, разбивающего лоб на молитве, что фильм в результате уводит еще дальше от смысла Евангелия, чем прежние самые радикальные интерпретации.
Бог умер за вас! Вот смотрите, как Он страдал и мучился! Не закрывайте глаза! Не падайте в обморок! Вы, благополучные, живые и здоровые, сидящие в мягких креслах, в кондиционируемых кинотеатрах, помучайтесь вместе с Ним хотя бы два часа Великим постом перед Пасхой! Идите, жалкие грешники, и смотрите, как вашего Бога долго и смачно бьют по лицу, как со свистом рвут плетью мясо на ребрах, превращая плоть в кровавое месиво, как полуживого заставляют волочить на гору крест, сбитый из двух неподъемных бревен, как пробивают руки и ноги громадными, в локоть длиной, гвоздями… И все это долго, подробно, безжалостно, с по-голливудски форсированным, устрашающим звуком и голливудской же дотошностью в воссоздании всех подробностей затянувшейся пытки.
Некоторые, говорят, не выдерживают. Пресса о фильме полна сообщений о том, сколько зрителей умерло во время просмотра “Страстей Христовых” (что, понятное дело, только разжигает скандальную славу фильма). У остальных картина порождает ощущения сильные, но неоднозначные. С одной стороны, созерцание жуткой, растянутой во времени казни вызывает что угодно: нервное потрясение, выброс адреналина, физиологическое возбуждение, — но только не полноценное душевное сопереживание, ибо уровень экранного садизма слишком быстро превосходит возможности нормального восприятия. С другой стороны, поскольку каждый этап мучительства завершается знаковым кадром, отсылающим к той или иной хрестоматийной композиции: “Бичевание”, “Распятие”, “Снятие с креста”, “Пиета”, — зритель проникается убеждением, что подобное щекочущее нервы (как в фильмах ужасов) разглядывание невыносимых человеческих мук — дело благочестивое и полезное. Кровавый, садистский киноаттракцион превращается в душеспасительное мероприятие.
Читать дальше
