И так далее, и так далее… Мы рассказываем банку свою кредитную историю, когда хотим взять кредит, мы делимся с коллегами в курилке своими соображениями о текущей политике, своими воспоминаниями с друзьями юности, своими сексуальными предпочтениями с партнером... Мы говорим о футболе, о президенте, о погоде, о летнем отдыхе.
Мы много говорим, в Сети много пишем, и все это образует наше информационное тело, и каждый из нас становится информационным субъектом.
Информационная голограмма. Обмен информацией происходил во все времена, но только с появлением глобальной Сети эта информация стала собираться в единое целое и стала действительным телом, и человек оказался открыт миру в несравнимо большей степени, чем это было прежде.
Мы и прежде частично открывали себя каждому собеседнику или организации, но всегда ограничиваясь областью наших совместных интересов. Информация была рассеяна и разделена труднопроходимыми барьерами. Мы никогда и никому не сообщали о себе все. Мы открываем только необходимое с явно оговоренным или неявно подразумеваемым условием неразглашения. Лишнее слово ощущается как ошибка. Мы ловим себя на мысли: “А вот этого говорить не следовало”.
Чтобы узнать о человеке все, от его профессиональной деятельности до кулинарных предпочтений, в досетевые времена необходимо было получить серьезные санкции для доступа ко многим разделенным ведомственными барьерами архивам, получить возможность допрашивать его знакомых и близких. Это было трудно и дорого, и поэтому делалось подобное только в случаях исключительных, и такого рода сыск был, в общем, прерогативой государственной власти.
В книге Владимира Альбрехта “Как вести себя на допросе” есть такой совет. Старайтесь не сообщать следователю несущественные, на первый взгляд, но конкретные детали. Например, вы скажете: “Да, мы встречались с N, пили шампанское”. Вы ничего больше не сказали, но, когда следователь будет допрашивать N, он, между прочим, сообщит и то, что знает о самом факте встречи, и как бы вскользь упомянет, что вы пили шампанское. У N может сложиться преувеличенное представление об осведомленности следователя. “Если он и это знает, тогда какой смысл скрывать…” Последствия могут быть катастрофические.
Альбрехт приводит пример смены контекста: информация безобидная в одном случае может стать очень опасной в другом.
Если информация о человеке становится исчерпывающей, если мы узнаем о нем много, мы можем человеком управлять — он нам подвластен.
Создав глобальное информационное пространство, мы получили замечательные возможности быстрого поиска и обмена информацией, но мы столкнулись с крайне неприятными последствиями: оказывается, мы не заинтересованы в том, чтобы была возможность объединения любой информации. Более того, объединение персональной информации может оказаться для нас очень опасным.
Если существует узел, на котором собирается критическая масса информации, информационный субъект, ее получивший, может использовать ее против нас, в целях явного или неявного принуждения. Он получает над нами власть.
Если в досетевую эпоху эту власть мы делегировали государству, да и то старались, как могли, ограничить его притязания, то сегодня мы можем оказаться в крайне болезненной ситуации, связанной с шантажом, вымогательством, дискредитацией, исходящей от коварного недоброжелателя.
Сеть становится следящим за нами информационным субъектом, который подбирает все оброненные нами крохи сведений и аккуратно их складирует, пока они не превысят некоторый порог угрозы и некто не начнет диктовать нам свои условия. И это касается не только персональных данных, защищать которые призваны конституция и законы. Мы не всегда можем разделить, что есть персональные данные, а что — публичные. Вполне публичные сведения, которые мы легко сообщаем о себе разным людям, могут, собравшись в одном узле, стать для нас угрожающими.
Поразительный пример сопоставления публичных данных — это “Архипелаг ГУЛАГ”: книга написана практически по газетам и устным рассказам заключенных ГУЛАГа. Никакого специального доступа к особо секретным архивам ГБ у Солженицына не было. Но ему хватило. Информация была собрана, достигла критической массы и взорвалась с такой силой, что стала обвинительным актом государственной системе и приговором, который в конце концов был приведен в исполнение.
Читать дальше
