Потом заплаканная “Потерянная девушка” окажется в образе проститутки среди прочих девиц на улице Лодзи: “Вы меня узнаете?” А героиня Лауры Дерн, растрепанная, с подбитой губой, — на Голливудском бульваре. “Хеллоу!” — хором кричат проститутки. Та хохочет: “Я — шлюха! И я — уродина!” Иная ипостась Никки (выглядит так же, но другая реакция — смотрит со стороны) — в шоке. К тому же смертельно напугана: “Я чувствую. Меня хотят убить”. Она в панике вбегает в какой-то клуб. Ее провожают в зал, потом наверх… Тонкая рука в красном манжете делает пассы. И мы вновь видим ее в кабинете психоаналитика-детектива в круглых очках. Краткий конспект уже бывшего разговора: “Я не знаю, зачем я пришла, но мне сказали, что вы можете мне помочь”… Звонит телефон: “Да, она еще у меня. Да. Понял: „Коня к колодцу?”” Никки приговорена…
Она выбегает на улицу и встречает растрепанную девицу, которая в полиции бредила, что ее кто-то запрограммировал на убийство (в одном из эпизодов, где Никки удавалось вроде бы ненадолго вырваться из пропитанного унижением серого дома, она бросалась в шикарный особняк к своему киношному любовнику Билли, заставала там его жену с дочкой и нарывалась на грандиозный скандал; в роли жены — та же Джулия Ормонд). Соперница-убийца-сомнамбула выхватывает из рук Никки отвертку (на протяжении всех сцен у психоаналитика та вертела орудие собственного убийства в руках) и с размаху всаживает бедняге в живот. Согнувшись, Никки бежит по бульвару, зажимая рану рукой. Звезды, звезды под ногами. Мелькает название улицы: “Голливуд” (Линч тщательно готовит “киношную” развязку истории). Никки падает у запертой витрины среди бомжей. Слева страшная, как черт, негритянка. Справа — хорошенькая, как ангел, японочка в обнимку с черным приятелем. Никки рвет кровью. Кровавое пятно расплывается рядом с очередной звездой. “Леди, да ты умираешь”, — философски замечает страшная негритянка. Да, она умирает. Но ей нужно время. И бомжи деликатно, не обращая на это внимания, продолжают прерванный разговор о том, как доехать куда-то там на автобусе. Японка ангельским голосом несет какую-то хрень про свою подругу Мики, “у которой дырка в стенке вагины. И она теперь знает, как быстро идет время”… Никки меж тем отходит. В последний момент негритянка говорит ей: “Ты просто умираешь, мэм. Ничего страшного”. Включает зажигалку. “Я вижу твой свет. Он сияющий и вечный. Ты теперь высоко над печальными днями”. Камера отъезжает. Стоп. Снято. Бомжи-актеры, помогая друг другу, встают, выходят из кадра. Никки недвижна. Она встанет только тогда, когда потрясенный зритель окончательно уверится, что она уже умерла.
Группа восторженно аплодирует. Режиссер твердит: “Ты была великолепна!” Никки не слышит. Она идет куда-то, непробужденная, сомнамбулически глядя перед собой. Возвращение на съемочную площадку — конец “сказки про мальчика”, истории режиссера, умудрившегося посредством злого “волшебства” или гипноза жестоко вывернуть из актрисы “нутро”. Конец “сказки про девочку” — впереди. Никки попадает в зрительный зал пустого кинотеатра. На экране идет сцена у частного детектива. Она понимает, что ее подставили, что собеседник навел на нее убийцу. Затем видит самого толстяка в круглых очках в дверях кинозала. Бежит за ним. Лестница, лабиринт коридоров. Открытая дверь. Квадратная лампа. Та самая, что была в спальне с зеленым стеганым одеялом. Комод. Никки выдвигает ящик. Берет пистолет. Идет по коридорам… У нее остался “неоплаченный счет”. В коридоре перед ней Призрак. Никки стреляет. Раз, другой, третий. Клоунская маска расплывается; из темного провала рта хлещет кровь. Вот теперь гипноз кончился. Она свободна. Так же, как и девушка-полька, которая видит все это по телевизору. На экране по гостиничному коридору резво бегут проститутки. Потом появляется Никки. Они с девушкой обнимаются, и Никки растворяется в воздухе, исчезает. А полька спешит домой. К серой мебели, зеленому одеялу, мужу и сыну. Они счастливы, словно встретившись после бесконечной разлуки. Никки же входит в комнату, где пребывали кролики. Их уже нет. Есть она. Одна в пустой декорации. За кадром — аплодисменты. Вот он — творческий, актерский триумф. Тут завершается история “девочки”, которая не зависит от режиссера: он-то просто хотел снять кино. Волшебство развязки, освобождение пленной души, сказочный финал — результат той “гибели всерьез”, через которую (по чужой? по своей воле?) прошла Никки.
Читать дальше
