Иногда у очередной «книги» появляется как бы другой автор — Валентин Кислицын, Веса Сергеев, Е. Львовский, Аист Сергеев. Осокин виртуозно работает с различными авторскими масками, причем не в последнюю очередь при помощи языковых и номинативных смещений, выворачивающих наизнанку уже было складывающийся у читателя образ автора. Да и сама по себе работа с иноязычными включениями, такое как бы медленное приспосабливание и притирание друг к другу разных языков, производит иногда впечатление контакта чуть ли не физиологической плотности (см. «книги» «Фигуры народа коми» и «Новые ботинки»).
«Книги» «Овсянок» разнообразны по объему и жанру — есть тут и стихи, и фольклорные этнические зарисовки, и фантастические истории, отсылающие чуть ли не к Гофману, и короткая проза, и сценарии, и, конечно же, повесть «Овсянки», легшая в основу сценария одноименного фильма. Однако, как и общий принцип расположения текста, структурная единица у всех произведений абсолютно одинакова — короткий прозаический или поэтический фрагмент со своим микросюжетом. Общий сюжет целиком и складывается из таких фрагментов, как из своеобразных кубиков (впрочем, некоторые «книги» сами по себе — сборники короткой прозы). Именно так — по принципу «словесной матрешки» — составлена самая большая в сборнике (128 страниц) «книга» «Танго пеларгония». Включенные в нее прозаические фрагменты по своему содержанию очень разные: мемуарные заметки, художественно обработанные путевые впечатления, сентиментальные зарисовки, посвященные предметам, короткая беллетризованная автобиография. Есть даже маленькое литературоведческое эссе: «рифмованные — с выпуклым ритмом стихи — пустая инерция ритуального поведения. если конечно рифмование и ритмика не берутся в кавычки — и стихи не тараторятся с примитивистской улыбкой. нормальная речь уступала место сакральной в самых значимых жизненных случаях — в самые ответственные бытийные узлы — каковыми являлись праздники» («Стихи»).
При всем богатстве самых разнообразных подробностей жизни лирического персонажа четкого и определенного образа, однако, не складывается. Осокин пишет свои заметки от первого лица то единственного, то множественного числа, из-за чего получается целая галерея наплывающих друг на друга и смешивающихся портретов. К тому же изобилие сообщаемых и практически неотрефлектированных подробностей сводит на нет всякую промежуточную дистанцию между автором и читателем. Парадоксальным образом мягкие, сентиментальные и очень нежные произведения в массе своей становятся достаточно агрессивными — ведь именно на долю читателя выпадает сложная работа по упорядочиванию предлагаемого ему художественного мира. Например, самая первая из составляющих сборник «книг» — «Анемоны» — на первый взгляд представляет собой набор обрывочных лирических заметок, связанных лишь сквозным мотивом анемонов, которые, как мы узнаем из текста, вовсе не являются цветами. На самом деле перед нами иносказательно изложенная история студенческой любви, причем история вполне традиционная — с появлением героини сразу в первом фрагменте и предчувствуемым, хотя и не реализуемым финалом: «мы не будем жить вместе». Каждый из фрагментов предлагает нам какие-то обстоятельства этой истории. Анемоны в этом контексте оказываются и некоей нематериальной любовной субстанцией, и одновременно — таинственными существами, помогающими влюбленным. Осокин использует и фонетическую оболочку слова, в котором можно расслышать «amor», и его народное название «ветреница», которое перекликается с ключевым словом «веретеница» из повести «Овсянки». Так, при помощи странного словесного эха, соединяются первая и последняя «книги» из этого сборника.
Повесть «Овсянки» чаще всего и попадает в сферу внимания критиков. Не в последнюю очередь потому, что в ней, в отличие от остальных «книг», есть и относительно четко прописанные персонажи, и сюжет с завязкой, кульминацией и развязкой. Говоря об «Овсянках», критики в основном упирают на этнографические реалии и воспроизведение архаического сознания. «Осокин пытается следовать логике архаической мысли, воссоздает — в череде столбцов — языческую структуру мироустройства», — пишет Сергей Анашкин [1] . «Писателем-фольклористом» называет Осокина Ирина Каспэ: «Этническая атрибутика в рецензируемой книге не декоративный элемент; и повествователь здесь <���…> прочно встроен, включен в общий поток этой текущей из глубокой древности жизни» [2] . И в общем-то, не без оснований — в произведениях Осокина действительно можно найти синкретическое отношение к изображаемому. Точка приложения субъектно-объектных связей у него постоянно меняется; неживое становится вдруг живым, и наоборот. Однако степень архаичности сюжета «Овсянок» критиками несколько преувеличивается, и это не позволяет им увидеть в повести несколько иной пласт значений.
Читать дальше