Дмитрий Кузьмин. Русская поэзия в начале XXI века. — “РЕЦ”, 2008, № 48, январь .
“Основные постсоветские литературные институции — прежде всего „толстые журналы” („Знамя”, „Новый мир”, „Октябрь” и т. д.) — по-прежнему не имеют никакой отчетливой эстетической позиции, в различной мере размывая круг своих авторов, прямо или косвенно наследующих советской усредненной поэтике, добавлением поэтов неподцензурного генезиса (в этом смысле характерно, что состав авторов этих изданий во многом один и тот же). Но и издательские, премиальные, фестивальные проекты в области поэзии, возникшие в послесоветское время и так или иначе наследующие неподцензурной традиции, по большей части уклоняются от эстетической определенности, видя своей задачей противостояние „толстым журналам” по всему фронту — как это было раньше, когда поэты самиздата были более или менее едины в своем противостоянии с официальной советской поэзией. В результате в современной русской поэзии есть, конечно, группы авторов с родственной поэтикой, но эти группы, как правило, никак не оформлены, ничем не скреплены, не выдвинули никакого манифеста, и для самих поэтов их родственность друг другу подчас совершенно неочевидна”.
Культуры современной России. Лекция Бориса Дубина. — “ПОЛИТ.РУ”, 2008, 31 января .
Публикуется полная стенограмма лекции, прочитанной известным российским культурологом, социологом, переводчиком Борисом Дубиным 17 января 2007 года в клубе “Bilingua” в рамках проекта “Публичные лекции „Полит.ру””.
“<���…> я со скепсисом и осторожностью отношусь к привычному и даже расхожему среди гуманитариев употреблению понятий (точнее будет сказать — слов, ярлычков) „искусство”, „история”, „личность”, „культура”. К ним до того привыкли в рамках собственной возрастной и профессиональной социализации, что, скажем так, автоматически обнаруживают личность, культуру, искусство, историю и в Древнем Египте, и в старой Индии, у ацтеков и др. А я и мои ближайшие коллеги исходим как раз из того, что культура — понятие историческое и совершенно не случайно родившееся в определенных условиях под определенные задачи, хотя и пережившее эти условия и задачи”.
“А что такое современная лирика? Это лирика, остановившая время. То время устремленности, достижения, взаимодействия с разными социальными персонажами, которое протекает в романе и драме. Она останавливает это время и показывает другое измерение, измерение вечности, о котором я опять-таки уже говорил, давая тем самым почувствовать само протекание времени, как бы „чистое” время”.
“Кроме того, у нас есть сейчас советская толстожурнальная система и толстожурнальная литература. Она, в сравнении со школой, — детище несколько другой эпохи, оттепельной. Сегодня она может быть где-то лучше, где-то хуже, она может призвать на свои площадки людей из некоего другого, наряду с перечисленными, мира с другим типом поведения, мышления, писательскими и читательскими привычками. Но она есть, она воспроизводится, мы видим, как она воспроизводится месяц за месяцем и год за годом. Мы не переоцениваем ее объемы, но тем не менее она есть”.
“Есть, конечно, отдельные партизанские действия, мы знаем, но это совсем другая вещь. Мы видим сегодня точечные очаги, когда вдруг в литературу возвращается претензия на прямое действие, где поэзия становится листовкой. Кирилл Медведев берет и выпускает книгу „Три процента”, которая является листовкой. Такие вещи в сегодняшней культуре тоже есть, но они стоят чисто символически, несколько рублей, в больших магазинах или библиотеках их искать не приходится, тираж на них не обозначен. Это к вопросу о конфликтах”.
Майя Кучерская. Писать и бояться невозможно. — “Ведомости”, 2008, № 3, 11 января .
Говорит Владимир Сорокин — в связи с выходом сборника “Заплыв”, куда включены в основном непубликовавшиеся рассказы и повести конца 70-х — начала 80-х. “Вот есть скорпион, есть энтомологи, которые его изучают. Под стеклом скорпион кажется удивительно совершенным, интересным существом, необычным, со своей биологией и даже этикой. Но это под стеклом. А если он заползает к нам в постель, нам будет не до энтомологии. Литература позволяет разглядеть явление. Меня действительно всю жизнь волновало, что такое насилие. Какова его природа? Почему люди не могут обойтись без этого? Почему нельзя никого не убивать, грубо говоря. Животных надо есть, понятно. Но людей? Это абсолютная загадка. Об этом я и пишу. Но описание насилия, помещение его под стекло — это и есть победа над ним”.
Читать дальше
