— Дайте мне номер ее телефона, — пробормотал он, не отрывая глаз от листка. Слова опередили мысль. Только произнеся их, он понял, что решение принято. — Сам позвоню. У меня нет постоянного пристанища в Москве.
“Я вас слушаю” прозвучало так сурово, что Евгений поперхнулся. Замолчал на долю секунды, которой достаточно, чтобы оборвалась связь. Рассчитывал войти в теплую комнату, а попал на мороз.
Женщина — ему ровня?
Ничего, мы не робкого десятка. Начнем сначала.
Он медленно и разборчиво снова произнес свое имя и напомнил о ее письме. Но это ничуть не смягчило голос из трубки.
— Хотите прийти? Нынче я себе не принадлежу... — начала вспоминать Марина. — А в среду и в четверг до двух я бываю одна — сын в городском лагере. Работаю, потом готовлю обед, вечером мы дома вдвоем. Когда вам удобно?
Евгений выбрал утро. Мало ли как пойдет встреча... Ни в чем себя ущемлять не хотелось...
По дороге купил пучок белых гвоздик, которые Марина взяла без “спасибо”, как веник, и бросила на сундук прямо у входа. Оставила и забыла. Пронзила гостя взглядом, отвела глаза и поздоровалась. Приветливые слова, но без приветливой улыбки.
В передней было светло, и Евгений смог охватить взглядом всю ее фигуру. Широкие, крепкие бедра легко рожавшей женщины. Широкие плечи и тонкая, гибкая талия, затянутая передником, угол которого заткнут за пояс, а из кармана торчит линялая тряпка. Шею обхватывают бусы из темного янтаря. Ей идет.
Никаких специальных приготовлений к встрече с мужчиной он не заметил, даже руки не вымыты: под короткий ноготь на указательном пальце проникла и осталась черная грязь.
— Я чайник поставлю, а вы располагайтесь. — Она порывисто махнула рукой в сторону дверного проема и скрылась на кухне, не дав гостю дораз-глядеть себя.
Не из тех, кто питается мужским вниманием? Что ж, рассмотрим ее временную берлогу...
Посередине большой комнаты — квадратный дубовый стол. Многофункциональный. Главную его часть, на которую падает яркий утренний свет, захватили толстые, типа ученических, общие тетради, записная книжка небольшого формата на пружинках и неровные стопки книг. Сразу видно, что беспорядок мнимый, что тут все приспособлено для работы. На обеденном островке — стакан в подстаканнике, странная металлическая чашка с блюдцем и раскрытая пачка квадратного печенья. Сегмент поменьше покрыт газетной четвертушкой, а на ней — горка очищенной моркови, наструганной соломкой.
Войдя в комнату, Марина Ивановна первым делом перенесла газету на широкий подоконник, под солнечный луч, и разровняла оранжевые бруски так, чтобы они лежали в один слой, не налезали один на другой.
Знакомо. Первый раз Евгений увидел такое у Антонины Сергеевны: зашел к ней, чтобы взять подарок — пишмашинку, которую арестованный зять когда-то привез из Франции. На чугунных батареях и под ними, на полу, сушилась тонко нарезанная морковь, свекла, репа... Для посылки в лагерь. В тюремных очередях обучают новичков этому ремеслу.
Значит, и у Марины...
Тогда понятна ее строгость. Защитная реакция. Отторгает бездейственное сочувствие.
А я? Я могу помочь? Нет, и я бессилен... Такое время.
Но раз позвала, значит, она из тех редких, у кого страдание и сострадание не заливает всю жизнь чернотой. Она — как Анна...
Как Анна? Не совсем... У Анны много помощников, для нее овощи сушат другие.
Отойдя от окна, Марина села на табурет возле стола, не глядя нашарила рукой папиросы с зажигалкой, закурила так быстро и ловко, что Евгений успел только вынуть из кармана свой коробок со спичками... Он по-прежнему стоял посреди комнаты.
— Хотите, я научу вас писать стихи? — отвернувшись к окну, отрывисто спросила она.
— Хочу, — мгновенно, уже поймав и освоив ее темп, ответил Евгений.
С женщиной только так: для начала — если хочешь продолжения — нужно на все соглашаться. Ей не обязательно знать, что он и так может с налету зарифмовать хоть телефонную книгу. Но его ритмический мотор крутился вхолостую, не подхватывая мысль. Думать мог о чем угодно, это не мешало стихоплетению. Вовремя эмигрировал в прозу.
Да Марина ведь — о другом.
— Все очень просто! Надо только отыскать такой перпендикуляр! И, как монтер на кошках, карабкаться по нему до самого верха. — Она говорила быстро, нервно, так, наверное, птица учила бы летать. — Садитесь. Курите. — Марина хлопнула ладошкой о сиденье стоящего рядом стула. — Борис не хочет меня видеть. В Париже хотел, здесь — нет. А там потащил покупать платье жене. — Она сердито воткнула окурок в глиняную пепельницу. — Попросил примерить... Но потом осмотрел меня, как будто я — лошадь, и сказал мечтательно: “Не надо. У Зины такой бюст!..”
Читать дальше
