Дети обнимались и целовались, кто-то даже начал танцевать. Когда раздались аплодисменты, Евгений Романович бросил свою бутылку в стекло.
Услышав, как звонко разбилось окно, Ерсин побежал, побежал быстро, дальше от звона стекла, от звона радостного смеха тех, кому еще только предстоит жить, как каждый год говорила Галина Ивановна Стругина.
Две недели спустя, теплым летним вечером, Евгений Романович пришел на вокзал города Л***. Вещей у него было немного, всего одна сумка, в портфеле лежал билет в С***. Поезд должен был прибыть через полчаса, а в зале ожидания было душно, и Евгений Романович на последние мелкие деньги купил в киоске бутылку портера и встал на перрон.
Рядом копошились маленькие ребята. Они собирали крышки из-под пива и, словно кропотливые муравьи, выстраивали их в ряд на рельсе. “Вы что здесь делаете?” — подошел к ним мальчик постарше, лет десяти. “Ставим пробки, — ответил один из маленьких ребят, — поезд поедет и сделает так — пу!” Мальчик сомкнул ладони и разомкнул их, показывая, как расплющится пробка. “Так с рельс сойдет, — сказал старший светленький мальчик и сбил крышки ботинком. — Поезд сойдет с рельс и люди
умрут”, — добавил он. “Не сойдет, не умрут! — крикнул маленький мальчик. — Никогда не умирали, а теперь вот умрут!” — “А вот и умрут”, — сказал светленький мальчик. “Спорим, не умрут?” — выступил вперед чернявый мальчик. “Спорим!” — согласился светленький и сжал руку чернявого. “На что заспорим?” — спросил чернявый. “Да я тебя в городе не найду, чтоб отдал”, — сказал светленький. “Не хочешь — как хочешь”, — сказал чернявый и стал снова выстраивать ряд крышек на рельсе. Светлому эта склока, видимо, наскучила, и он вернулся к стоявшим на перроне родителям.
Евгений Романович допил пиво. Он выбросил бутылку в урну. Доставая сигареты, он нащупал в кармане крышку из-под пива, которое только что допил. Он подошел к чернявому мальчику и отдал ее. “Спасибо”, — сказал мальчик и положил крышку на рельс. Евгений Романович встал на свое место.
Солнце было особенно красивым, рыжим, горячим, оно спускалось вниз, в густую сосновую рощу вдалеке. Его лучи, проходя свозь колючие ветки, расползались по бетонному перрону.
Послышались знакомые голоса. Это был Женя Сотников и та брюнетка, которую Евгений Романович видел тогда, в сквере, на скамейке. Женя нес две полные сумки. С ним были и его родители: высокая мать с заплаканным лицом и низенький полный веселый отец. Они остановились в десяти шагах от Евгения Романовича. Девушка заметила Евгения Романовича и что-то шепнула Жене. Они засмеялись, Евгений Романович крепко сжал ручку сумки. Женя, видимо, ехал в С*** с матерью, поступать в институт.
“О, вот и едет”, — послышались со всех сторон голоса. Родители стали обнимать и целовать своих детей. Раздался гудок локомотива. Показался поезд, гудя, он приближался, становясь темнее и темнее, пока очертанья не стали совсем четкими. Отец Жени Сотникова в последний раз обнял и поцеловал своего высокого, стройного сына. Женя, не стесняясь умиляющихся родителей, крепко поцеловал темную девочку. Она вытерла пальцами помаду с его губ и снова нежно поцеловала, чуть приподнявшись на туфлях. Поезд, скрипя и шипя, остановился в полуметре от выстроенных в ряд крышек из-под пива.
Пассажиры стали подниматься по лестницам в вагоны. Ерсин оказался последним в очереди.
Евгений Романович посмотрел в сторону пляжа, находившегося рядом с вокзалом. Оттуда шли девушки в мокрых купальниках, их тела золотисто светились в лучах убывающего ласкового солнца. Евгений Романович представил, будто он идет вместе с ними, в мокрых плавках, будто на его животе приятно испаряется вода, а та светлая девушка держит его под локоть, весело смеясь прямо в ухо.
— Вы идете? — спросила проводница.
Евгений Романович не ответил. Он отошел к локомотиву. Через минуту поезд тронулся, колеса прошлись по крышкам, несколько крышек, звякнув, слетели с рельс, но большая часть осталась. Когда прошел поезд, Евгений Романович поднял одну, совершенно плоскую и горячую, подержал ее в ладони, пока она не остыла, и спрятал в карман брюк. Сумку с одеждой и бельем он оставил в кустах.
Поигрывая плоским кругляшком, он шел по шпалам, глядя на ярко-рыжие отблики скрывающегося солнца. Идти было легко, мускулы ног, натруженные за последние полгода, мягко пружинили и просили еще большей скорости. Ерсин уже почти бежал. Полчаса спустя он остановился, ему стало тяжело дышать. Он присел на обочине, поднял сухую палку и стал сбивать сухоцветы, радостно крича, но через некоторое время палка обломалась, в руке остался только кусок длиной с ладонь, и Евгений Романович продолжил путь.
Читать дальше
