Три года назад я написал статью о книге английского политолога Джона Грея “Поминки по Просвещению. Политика и культура на закате современности”1. Тематика этого примечательного сборника статей шире его — довольно условного — заголовка: речь в нем идет не только о самбом “просвещенческо-энциклопедическом проекте” (крах которого сегодня достаточно очевиден). Внимание аналитика сосредоточено на всем комплексе новоевропейских идей, в том числе еще недавно “проекту” противостоявших. И относящиеся к неоконсерватизму выводы автора крайне пессимистичны.
Для сегодняшней России эта тема чрезвычайно существенна. В нашей стране всегда был и остается важным выбор влиятельной частью общества какой-либо доминантной, глобальной идеи. Дурно ли это, хорошо ли — но это так. Сегодня прогрессистские идеи потерпели крах, и реальная борьба за влияние и престиж ведется в лагере правых, консервативных идеологий.
Что означают выделенные слова сейчас, к чему приведет нас российский неоконсерватизм завтра?
Первая из публикуемых статей посвящена немецкой “консервативной революции” 20—30-х годов. Именно немецкий консерватизм (а не рассматриваемые, в основном, Греем англосаксонские его модели) всегда был типологически родственен российскому. Давно законченную, закрытую историей (но искусственно возрождаемую сегодня) грустную тему консервативной революции в Германии мы и постарались рассмотреть.
Вторая же статья — уже о возрождающих, о сегодняшнем неоконсерватизме в России. Так ли писать выделенный термин, или по справедливости не обойтись без жирных кавычек? Не будем предрешать выводы. Пусть судит читатель.
Статья первая
Образ и действительность консервативной революции
За последние годы термин “консервативная революция” окончательно вошел в наш публицистический язык. При всей его многозначности одно значение — основное: так называют немецкий культурно-политический феномен первой трети минувшего века, свое родство с ним прокламирует сегодня одно из перспективных российских политических течений. Упорная самоидентификация уже сама по себе — достаточно значимое для характеристики движения обстоятельство; но сколь все-таки выдаваемая “метрика” соответствует действительности? Сходство на уровне лозунгов бросается в глаза; говорить о подлинном наследовании, внутреннем родстве это, разумеется, еще не позволяет...
Что же это такое — “консервативная революция”? Шпенглер, Юнгер, Хайдеггер — все мы знаем эти имена, ответ на вопрос “кто?” прост и ясен; но что объединяло этих людей? Попытки ответить нередко заводят в тупик; даже в научной литературе утверждают подчас, что консервативной революции... просто никогда не существовало2. Так исследователи спорят о бытии лишь вчера, почти на наших глазах канувшей на дно Атлантиды.
Для начала предельно упростим картину. Были люди; были лозунги, совпадающие с сегодняшними (допустим, что так). Этим людям — и не только им — дано было увидеть открывшуюся за лозунгами реальность. Как были связаны провозглашенное и воплотившееся; что говорили, что писали об этой связи сами консервативные революционеры? Не странно ли после трагического мирового эксперимента под названием “Третий Рейх” невозмутимо обсуждать, как это сегодня и происходит, лишь абстрактно-теоретические предпосылки этого эксперимента?
В общем, резонов разобраться в консервативной революции накопилось достаточно. Приведем напоследок еще один: речь ведь идет о последнем великом явлении немецкой культуры. И не так уж давно и западникам, и славянофилам странен показался бы сам вопрос: есть ли русским до него дело?
О консервативной революции мы знаем не так уж много. Чтобы понять этот странный факт, надо попытаться представить себе обстановку всеобщей деморализации в Германии послевоенных лет. Не только чудовищный Рейх потерпел поражение во Второй мировой. Немцы отнюдь не делились на матерых гитлеровцев и демократических борцов с диктатурой, более сложные и неоднозначные отношения связывали культурную элиту и режим страны. Поражение уравняло всех. А уж тем более тех людей культуры, к которым и вправду можно было предъявить какие-то претензии. Масштабы претензий, да подчас и сама обоснованность их — такие мелочи никого не волновали в денацификационном угаре. Многословно оправдывались те, кому лучше было бы помолчать; те, кому было что сказать, сочли более достойным молчание. Все было как всегда.
Читать дальше
