В финале монахи, тайно похоронившие Филиппа, задушенного Малютой по приказу царя, горят в подожженной опричниками деревянной церкви, но не сгорают. Первые лучи солнца падают на пепелище, посреди которого сияет золотом уцелевший иконостас и продолжает петь горстка спасенных праведников. А царь, пригласивший народ на гуляние с раздачей пирогов и публичными казнями, сидит один, заносимый снегом. Москва пуста. «Где народ мой?» — вопрошает Иван. Народ не пришел, поскольку ошибся, проиграл Грозный; выяснилось по ходу, что никакой он не Христос, а, как есть, — натуральный Антихрист.
Когда читаешь книжку, ясно, что перед тобой яркий, вдохновенный лубок с живыми образами, будоражащими картинками и сказочным сюжетом, не имеющими никакого отношения к реальной истории. Лубок притом весьма провокационный — прямо целящий в неизбывную российскую склонность к сакрализации власти. Ведь что ж получается? Выносили, вымечтали на Руси идею «Третьего Рима» — праведного, православного царства, коему стоять неколебимо до скончания века, — и на тебе: первый же помазанник на русском троне разрубил эту сакральную державу надвое и устроил народу репетицию Страшного суда. Есть от чего прийти в отчаяние. Урок: поосторожнее надо с теократическими химерами!
Лунгин, со своей стороны, превращает этот условный, «вертепный» сценарий в тяжелое, грузное квазиисторическое кино, которое наезжает на зрителя как паровоз. Все здесь всерьез, все пугающе мрачно. Музыка напоминает жалостные звуки органа, по которому со всей дури бьют топором. Массовка орет, опричники, в богатых мехах, с перекошенными от злодейств лицами, скачут наподобие «всадников Апокалипсиса», сметая и калеча все на своем пути. Виселицы, отрубленные головы, вспоротые животы, полуголые девки… Предсмертные хрипы, хруст костей, запах горелого мяса… Символы и аллегории совершенно тонут в этом густом, натуралистическом вареве, и простодушный зритель искренне полагает, что в «грозное время Грозного царя» все так примерно и было на самом деле. Зритель чуть менее простодушный таращит глаза на экран и не может понять: а с какой, собственно, целью его обманывают? Зачем столько неправды? Ведь из всех событий, показанных в фильме, действительности соответствуют только два: 1) в 1566 году Грозный сделал Филиппа Колычева московским митрополитом; 2) в 1568 году митрополит был лишен сана и сослан в монастырь. Все. Остальное — либо домыслы, либо чистая выдумка.
Ладно. Говорят, кино не обязано повторять учебник истории. И вообще суть картины не в этом. Суть ее — нравственный поединок Царя и Митрополита, Самодержавной власти и Святости. А все остальное — не более чем антураж, который может быть сколь угодно исторически приблизительным. Хорошо. Посмотрим: поединок кого и с кем.
Кастинг, надо заметить, тоже радикально не соответствует обрисованным в книжке Иванова характерам.
Мамонов — непрофессиональный актер и человек к тому же глубоко верующий — явно не желает играть Антихриста. Ну вот не хочет, и все. Иван в книге придуривается отчаянно, по-детски азартно. Ему действительно до смерти важно соблазнить Филиппа, увлечь, одурачить, сломать и одержать над ним верх. Мамонов проделывает все то же самое, но как бы нехотя, вполноги, и выглядит в итоге то ли паханом на зоне, то ли средней руки гэбэшником. Привычно, на автомате, он воспроизводит технологию криминальной власти: приблизил к себе человечка — значит, надо его нагнуть, сломать, замазать в крови, иначе ведь, не ровен час, и взбрыкнуть может. Привычно кривляется, ёрничает, ухмыляется, демонстрируя единственный торчащий во рту гнилой зуб. Впадает попеременно то в истерику, то в сентиментальность — изолгавшийся, давно потерявший себя в этой игре лицедей, не без жесткости и практической сметки, но без души и без державного разума. Пустое место. Мелкий бес.
Его противник — прекрасный во всех отношениях митрополит — тем не менее полфильма на это пустое место ведется и позволяет себя дурачить. Почему? В книжке Филипп — простодушный, увлеченный всяческими ремеслами, ни бельмеса не смыслящий ни в политике, ни в богословии монах с грубым, мужицким лицом. Иван поначалу переигрывает его просто в силу элементарного интеллектуального превосходства. Но, один раз осознав, что друг детства Ваня — «злой мальчик», с которым не о чем разговаривать, — владыка от царя отворачивается.
В фильме уже сам выбор Олега Янковского на эту роль превращает недалекого монаха в рафинированного интеллигента. Но мало того: режиссер настаивает, что Филипп был подлинным человеком Возрождения и строил мельницы по чертежам Леонардо да Винчи (строительство мельниц — видимо, лукавая отсылка к фильму «Олигарх», где подобными вещами занимался Платон Маковский — тоже яростный борец с кремлевским «самодержавием» [26] ). Иными словами, Лунгин привычно поворачивает конфликт в наезженную колею противостояния приблатненной власти и высокогуманной интеллигенции, что, конечно, историческим реалиям нисколько не соответствует (подозреваю, если кто и был «человеком Возрождения» в этом дуэте, то уж скорее сам Грозный — блистательный публицист и шекспировского размаха тиран), но зато делает картинку до боли знакомой.
Читать дальше
