Зато с восхода солнца вы можете встретить героя нашего в районе метро “Пионерская”, где он курсирует от дома к дому, разнося чужие письма и газеты.
Сумка тяжелит Андрею плечо.
Зарплата невысока. Работа временна, это понимает и сам почтальон, и его Таня, с которой недавно обвенчались.
Что ждет нашего героя? Напишет ли он однажды письмо? Роман? Родит ли ребенка? Завтра Худяков может стать совершенно другим. Каким? Террористом? Самоубийцей? Чертом лысым?
Эх, Андрей!
Я жду от тебя вестей.
Милова Татьяна Владимировна родилась в Мытищах. Закончила факультеты журналистики и философии МГУ, работала редактором, истопником, сторожем. Регулярно печатается в центральных литературных журналах. Живет в Москве.
* *
*
…Или это зрение проверяют, и тесты Рабкина:
Пятна, пятна, как винегрет смешивали или пробовали помаду;
Редко-редко неясный контур: волна ли, раковина,
Росчерк ли похмельный, из кляксы в помарку;
Или это картинка из детства загадочная: найти кого-то там,
Кто спрятался в сплетении проводов, в траве, в трубе, в дереве,
А найдешь — не отвяжется и пойдет за тобой по водам,
На глубину загонит, как нечего делать;
Или пруд это черный, вязкий, заросший ряской; сыто колеблется,
Пузыри пускает жирные, радужные, будто идет броженье,
Будто это утопленница всплывает, выкидывая коленца, —
Лишь на ощупь опознаёшь свое отраженье;
Или не мое оно больше, моей петляя дорогой, —
И уже не спрямлю, не окликну, не уберегу, ни кадра не вырежу;
Отпусти, не могу я на это смотреть, белобородый,
Не слепи своим нимбом, зеркальным, с дыркой, —
я вижу, вижу:
Еще длится, длится, еще трепещет, еще уловима,
Смутные контуры, помарки, ремарки, глоссы,
Четверть, треть, половина, больше чем половина,
Пятна, пятна, лица, глаза, слезы, слезы.
* *
*
Солнце второй половины дня
смотрит в меня —
голова моя раскалена,
тараканы ее безнадежно ищут,
где темная сторона.
Всю дорогу в квартирах окнами на закат!..
Россыпями, всклянь,
золотые брызги, с беззвучным звоном, за так,
собери и стань, —
солнце второй половины дня
бьет из меня,
расплескав окоем,
золотая взвесь золотых пылинок
пляшет в теле моем,
проливаясь в Сокольники, в Лужники,
в троллейбусный грай,
переулки каплют с каждой руки
за круглящийся край...
...О, как любят меня, когда меня нет,
когда вышла вся
в забубенный, залетный, безлюдный свет,
ни отблеска не прося.
* *
*
Успокойтесь сами и меня успокойте
Сколько лет назад уже било десять
Что-то в темноте летает по комнате
Косиногий здесь комары здесь
Жуткое невидимое жвалы и жало
Звякает о лампу шуршит по тахте
Только не прислушиваться нет его жаль его
Пусть его один одно в темноте
Обступите тесно, вы, кто мне вверены:
Детские страхи, мотыльки, пауки —
С вами ухожу, как уходят вены —
Глубоко под кожу (глубока, глубоки...),
Где, почти беззвучное, еще теплится
Нечто, нежность, ненависть, прочее “не” —
Вздрагивая бледным кровяным тельцем
Где-нибудь в гортани (глубоко, в глубине...)
Зрение свело мозжечок осунулся
Вот уже светает потолок-потолок
Неотступный мертвенный шорох отсутствия
Наволочка дачка остаточный диалог
* *
*
Нехотя, кое-как, живешь по написанному,
Пишешь мокрым по черному, теряя за буквой бу,
Плачешь, плачешь земным по небесному
И спохватываешься, рукой проводишь по лбу:
Все такое человеческое, мяклое, зряшное,
Придержи ладонью, уже подтаивать начало,
И просвечивает, и прозрачнеет, и все прозрачнее —
Как намек, как воздух, как совсем ничего.
* *
*
Автобусный билет, засохший, безуханный,
Забытый в книге вижу я;
Полощет блюзы радио, и в ванной
Замочен шмат белья.
На нем осталось несколько отметин,
Из коих, впрочем, мудрено понять, куда.
Он не был счастлив — так что не был съеден.
Читать дальше
