он спит и видит родную зону.
Когда напорист, когда опаслив,
он был там разом и зол и счастлив,
кричал как чибис и ждал ответа
в сухой траве на излёте лета.
Не отличая ответ от эха,
он ждал отдачи, а не успеха
и где-то там, где репей в бурьяне,
и в станционном порой шалмане.
…Спи, сталкер! Что тебе нынче слава,
она диагноз, а не забава.
Чтобы какой-нибудь сноб с набобом
шли за твоим, извиняюсь, гробом?
В небытие уходить достойней
здесь на отшибе, чем в центре с бойней,
пока заря на сырой подушке
одна и держит на красной мушке.
Август 2005.
Публикуемые ниже письма извлечены из дневников писателя Бориса Александровича Лазаревского (1871 — 1936), хранящихся ныне в фонде Б. А. Лазаревского (96/43) в Литературном архиве Музея национальной письменности в Праге (Liter б arni archive Pam б atniki N б arodniho Pisemnictvi).
Б. А. Лазаревский начал публиковаться еще в 1894 году и до революции успел выпустить семитомное собрание сочинений и девять книг рассказов. Эмигрировав в 1920 году, он опубликовал за рубежом еще пять томов художественных произведений. Но, может быть, самое значительное, что осталось после него, — это, по разным подсчетам, около 60 тетрадей дневников, разбросанных в настоящее время по различным архивам (РГБ, РНБ, РГАЛИ, ИРЛИ). Выдержки из дневников были в свое время опубликованы: «Записи о Чехове в дневниках Б. А. Лазаревского» — «Литературное наследство», т. 87; «Из дневника Бориса Лазаревского» — в сб.: «Диаспора», Париж — СПб., 2001.
Дневники, которые Лазаревский вел всю жизнь, начиная с 1886 года (почти все тетради с дореволюционными записями сохранились), интересны не только тем, что в них автор досконально и подробно записывал события своей довольно насыщенной жизни (он учился на юридических факультетах Новороссийского и Киевского университетов, работал помощником машиниста депо станции Казатин Юго-Западной железной дороги, служил в следственном отделе Севастопольского военно-полевого суда, в годы русско-японской войны был военным прокурором во Владивостоке), разговоры с писателями, артистами, художниками, но и тем, что он имел обыкновение вклеивать в них полученные письма, пригласительные билеты, подаренные фотографии, набрасывать шаржи, зарисовывать увиденное (он недурно рисовал), что делает их и памятником быта ушедшей эпохи.
Особенно этим богаты его дневники эмигрантского периода, из которых, по-видимому, сохранилась только незначительная часть. Дневники за 1925 и 1928 — 1929 годы были найдены советскими поэтами И. И. Гончаренко и Б. А. Слуцким в груде русских книг, награбленных фашистами, в румынском городе Крайова, а дневники за 1920 — 1922 годы сохранились в упомянутом выше Литературном архиве Музея национальной письменности. Настоящая публикация — только малая часть тех писем, которые вклеены между страницами дневника (там есть письма И. Д. Сургучева, А. М. Дроздова, А. Н. Толстого и других). Кроме того, там много записей встреченных Лазаревским в его странствиях людей (перед тем как очутиться в Париже, он успел побывать и делопроизводителем управления, занимавшегося ускоренной подготовкой офицеров флота в условиях военного времени, затем оказался в 1918-м в Киеве, позже в Ростове-на-Дону — стоял близко к ОСВАГу, потом в Тифлисе и, наконец, будучи контролером на французском пароходе, курсировавшем между Батумом и Марселем, получил возможность уехать за границу, сначала в Константинополь, а потом и в Берлин, Париж, Прагу, опять в Париж).
Публикуемые письма интересны в первую очередь подробно воспроизведенной бытовой стороной жизни эмиграции (Куприн), раскрытием взаимоотношений писателей с издателями (Куприн, Бунин, Мережковский), а также друг с другом (Куприн — Бунин — Чириков), они дают дополнительную краску в освещении жизни парижской богемы (Л. Чирикова — А. М. Дроздов), напоминают нам об авторах почти забытых (И. Сургучев, Е. Чириков, А. Дроздов).
Литературное дарование Лазаревского обычно оценивается не очень высоко, в нем традиционно видят не слишком умелого подражателя А. П. Чехова, к которому он относился с нескрываемым обожанием. Однако высокая оценка суровым и придирчивым Буниным отдельных произведений Лазаревского, написанных в эмиграции, должна заставить нас более внимательно и благожелательно отнестись к его наследию (не исключено, что и рассказ Бунина «В Париже» навеян обстоятельствами смерти писателя). Но то, что высокое мнение должно составиться о его дневниках, которые он сам считал едва ли не «самым важным» (см.: Автобиография. РГАЛИ, ф. 278, оп. 1, ед. хр. 10, л. 6), что он сделал, — несомненно.
Читать дальше
