Лиснянская Инна Львовна родилась в Баку в 1929 году. Поэт, эссеист. Лауреат нескольких литературных премий. Постоянный автор нашего журнала .
* *
*
Я отгоняю рукой оконную штору, —
Ветер — не муха, чтоб отгонять ладонью.
Ищут на ощупь опору
Мысли спросонья.
Время приспело для свежей небесной манны,
Ибо, невесть откуда набравшись силы,
Движутся люди и страны,
Дома и могилы.
Это на яви мой сон жизнь замесила, —
Крыша поехала и у моей России,
И с чердака на оптический крестик киллер
Ловит Мессию.
Оглохшее к лире,
Солнце толчет на манну мокрые зерна
Выжатой тучи. А я отгоняю упорно
Мысли и ветер.
12 августа 2005 .
* *
*
На красный кулак день похож, догорая
Меж облачных крыл.
— Кто ж тебя так, кто ж тебя так, жизнь дорогая,
В землю втоптал, золою покрыл?
— Это закат, это закат дряхлой Европы
И Азии пыл.
Это закат, это закат слова, чьи стропы
Ангел не дернул и облака не раскрыл,
Чтобы раздался Глас: мир за развал караю,
За взрыв и распыл!
Кто же сейчас душу твою, жизнь дорогая,
В небо поднял, звездами окропил?
15 августа 2005 .
Альт из пьесы “На дне”
В ураган даже дерево делает сальто.
Дни идут по распавшемуся пространству,
Будто люди по колотому асфальту.
И маэстро смерть доверяет альту
Потому, что лишь в смерти есть постоянство.
Альт играет. Но кто же, из смерти глядя,
На поверхность, — на дно развороченной жизни,
Не собьется с ноты, не всхлипнет, не взвизгнет?
Жизнь — ночлежка. Бомжи, шулера и бляди
Вынуждают Луку им играть на альте
Обещание рая — безболья и денег.
Дни идут и свои расставляют вешки
На полях, где изводится злак на веник,
На дворе, где в кресле сидит неврастеник
С горькой думой о родине как о ночлежке.
Это я, ясновидящая истеричка,
Как из смерти смотрю на развитие пьесы
И рыдаю. Меж тем, полируя рельсы,
Голосит близлетящая электричка.
Альт играет. Всему этот альт — затычка.
16 августа 2005 .
* *
*
От жалости, что мне поручена,
Не отвертеться.
Пульсируют часы наручные
Толчками сердца.
Ничто — ни вечное, ни тленное —
Не позабыто.
Пульсируют часы настенные
Биеньем быта.
Каналы слезные заржавлены
И вены вздуты.
Пульсируют часы державные
Прибоем смуты.
3 октября 2005 .
* *
*
К чему это память моя о далеких и близких, —
Об участи трусов и участи храбрецов?
Не все мертвецы достойны своих обелисков,
Не все обелиски достойны своих мертвецов.
Но всех на земле уравнивают надгробья.
И ты мне советуешь — совести не вороши.
Но я ворошу и ломаю последние копья,
Неистово веруя в преображенье души.
Грехи донимают, — сторонним не видимы глазом, —
Но легче их преувеличивать, чем недочесть.
А белый налив так сияет мне завтрашним Спасом,
Как будто бы яблоко весит не меньше, чем весть.
16 августа 2005.
* *
*
Оглохнув от тишины, ослепнув от света,
Старуха, чьи дни сочтены, прощается с летом.
Судьба о двух головах сложилась валетом, —
То ангел подымет крыло, то черт — свои рожки…
Крапивой былье поросло в сгоревшей сторожке.
На грядке одна ботва, под ней — ни картошки.
— Проснись, — говорю, — очнись, встряхни свои кости, —
Сторожка цела, как жизнь, стихи — твои гости
Пьют водку, картошку едят, гадают о росте
Цены биржевой на нефть и спроса на слово,
Поправшего смерть. Судьба же — впрямь двухголова, —
Никак не отцепит мертвого от живого.
20 августа 2005.
* *
*
Мне сказать тебе неловко
Читать дальше
