Амели Нотомб - Форма жизни

– Америка прекрасно себя чувствует.

– Множество людей умирает с голоду у нас на родине.

– Это не наша вина.

– Кто сказал? Из-за воров и рвачей вроде вас в нашей стране столько обездоленных.

– Ничего подобного. Это из-за воров, которые сидят повыше.

– Стало быть, вы признаете, что вы тоже воры.

– Этого мы не говорили.

В общем, дело быстро дошло до ссоры.

Бозо первым замахнулся, чтобы ударить хлюпика. Я попытался его остановить:

– Ты что, не видишь, что он нарочно нарывается?

– Вот и получит!

– Не надо! Тебя посадят в карцер.

– Пусть только попробуют!

– Придется дверь карцера сделать пошире! – заржал мозгляк.

Тут уж я не смог удержать Бозо. Завязалась драка. Толстяки, понятное дело, изначально имеют перевес. Нашей массой можно свалить кого угодно. Но наша ахиллесова пята – падение. Если упадешь, подняться трудно. И те это просекли. Они цеплялись за наши лодыжки, пытались свалить подножками, а то просто катились по полу, как бутылки, нам под ноги. Первым упал Плампи. Они только того и ждали – навалились на него всем скопом и давай мутузить. Мы кинулись на выручку, оттаскивали недоносков, которые копошились на Плампи, точно вши. И тут как на грех вошел повар с блюдом чили кон карне. Один мозгляк вырвал у него кастрюлю и опрокинул горячее варево на голову Плампи. «Проголодался, а? Жри!» – заржал он. Бедолага взвыл. Повар побежал за командирами, те примчались, взяли нас на мушку. Это всех угомонило. Но бедняга Плампи получил ожоги лица второй степени. Вот мерзавцы!

Виновных наказали. И не только худых! Нас судил трибунал, и сколько мы ни твердили, что это была провокация, нам тоже досталось по полной. Один тип даже заявил, что мы сами с нашими размерами – ходячая провокация, и командир ему не возразил. Было ясно, что они заодно.

Бозо вынесли тот же приговор, что и паршивцу, который изувечил Плампи: трое суток ареста. Он кричал:

– Это что ж получается, мне плюют в глаза, а я должен молчать?

– Физически посягать на противника нельзя.

– А он, по-вашему, что делал?

– Прекратите демагогию.

Никто на разбирательстве не сказал этого вслух, но мы все почувствовали, как нас люто ненавидят. Если полненькие еще могут вызывать симпатию, то жирных на дух не переносят, и ничего тут не попишешь. Надо честно признать, мы собой нехороши. Я внимательно всматривался во многих: хуже всего выглядит не тело – лицо. Жир придает ему омерзительное выражение, одновременно скептическое, плаксивое, раздраженное и глуповатое. Кому такое понравится?

После этой пародии на суд наш моральный дух упал ниже плинтуса. Когда мы пили в кафетерии молочный коктейль, чтобы взбодриться, повар, тот самый, что принес чили, вышел с нами поговорить. Он разделял наше негодование, сочувствовал Плампи. В кои-то веки кто-то из худых принял нашу сторону – ну, я и открыл ему душу. Объяснил, что наше обжорство – это протест, ответ зверством на зверства, которые мы претерпеваем здесь.

– А не лучше ли было бы наоборот? – предложил он.

– Что ты хочешь сказать? – не понял я.

– Голодовка была бы не в пример действеннее, и вас бы зауважали.

Мы с ребятами ошарашенно переглянулись.

– Ты что, не видишь, с кем говоришь? – спросил я.

– Объявить голодовку может каждый, – ответил он в простоте душевной.

– Но не каждый может ее выдержать. Тем более мы. Ты думаешь, мы просто люди с огромными подкожными запасами? Все куда хуже: мы самые отпетые наркоманы на земле. Жратва в больших дозах – это зелье покруче героина. Мы от нее торчим, такие ощущения испытываем – не передать, такие глюки видим – не описать. Голодовка – это ж такая ломка для нас будет! Знаешь, когда торчки с иглы соскакивают, их приходится запирать в одиночку? А нам и этого будет недостаточно. Есть только один способ помешать нам жрать – смирительная рубашка. И то сомневаюсь, что найдется хоть одна подходящего размера.

– Вот Ганди… – начал повар.

– Перестань. Вероятность, что Бозо станет Ганди, знаешь, чему равна? Нулю. И для нас с ребятами – то же самое. Требовать, чтобы мы стали святыми, – это гнусность. Тебе-то ведь тоже нимб вряд ли светит, так с какой стати ты ждешь этого от нас?

– Не знаю, я просто ищу выход для вас…

– Ну конечно, такие, как ты, видят его только в преодолении себя. Другого выхода для нас, толстяков, как будто нет. А ведь ожирение – это болезнь. Если у человека рак, кому хватит цинизма толковать ему о преодолении себя? Да, я знаю, это нельзя сравнивать. Мы весим 180 кило по своей собственной вине. Нечего было обжираться как свиньи. Раковый больной – жертва, а мы нет. Что посеяли, как говорится, то и пожинаем. Так что извольте записаться в святые и совершать подвиги во искупление своего греха, так, что ли?