Нил Шустерман - Громила

кто медленно исчезал в бесконечно мерзких фильмах, переносился в мечты, внезапно очнувшись на Манхэттене, выползал из подвала с похмельем от бессердечного Токайского и ужасов непробудных снов Третьей авеню и спотыкался о пороги бирж труда,

кто брёл всю ночь в ботинках полных крови по заснеженным докам ожидая открытия дверей в Ист-Ривер ведущих в комнаты полные жестокой жары и опиума,

кто создавал великие драмы суицида в квартирах в кренящихся небоскрёбах Гудзона в голубом свете военных прожекторов луны и кто будет коронован забвением,

кто ел баранье жаркое воображения и переваривал краба у илистого устья рек в Бауэри,

кто плакал над любовными приключениями улиц с тележками полными слёз и плохой музыки,

кто сидел в гробу под мостом пытаясь дышать в темноте, поднимаясь чтобы поставить клавесин в голубятне,

кто заходился в кашле на шестом этаже в Гарлеме оглушён страстью под чахоточным небом окружён апельсиновыми клетями богословия,

кто всю ночь марал бумагу трясся и вертелся над божественными заговорами которые наутро оказывались стансами безумию,

кто варил борщ и тортильи из гниющих зверей лёгких сердец лап хвостов мечтая о царстве чистого вегетарианства,

кто кидался под грузовики с мясом в поисках колёс,

кто бросал часы с крыш отдавая свой голос за Вечность вне времени, и каждый день будильники падали им на головы ещё десять лет,

кто трижды резал вены последовательно безуспешно, сдавались и были вынуждены открыть антикварные магазинчики где думал что стареет и плакал,

кто заживо сгорел в невинных фланелевых пижамах на Мэдисон Авеню среди разрывов свинцовых строк и нестройной дроби каблуков солдат моды и нитроглицериновых воплей рекламных фей и горчичного газа зловещих интеллигентных редакторов, или был раздавлен пьяными таксистами Абсолютной Реальности,

кто прыгнул с Бруклинского моста и это действительно было и ушёл не узнанный и всеми забытый в призрачное оцепенение ресторанных аллей Чайнатауна и пожарные машины, без халявного пива,

кто пел в окнах от безысходности, выпав из окна метро, прыгнул в презренный Пассаик, набрасывался на негров, крича на улицах, танцуя босиком на битых винных бокалах разбивая пластинки с ностальгическим немецким джазом Европы тридцатых хлестал виски блевал в туалетах тяжело дыша, стоны и грохот огромных паровых гудков ушах,

кто нёсся по дорогам прошлого странствуя друг к другу хотрод Голгофа видение тюремного одиночества или инкарнации джаза в Бирмингеме,

кто проносился сквозь страну за семьдесят два часа чтобы узнать было ли у меня у тебя у него видение чтобы познать Вечность,

кто приехал в Денвер, умер в Денвере, вернулся в Денвер в тщетном ожидании, кто затаился и размышлял в одиночестве в Денвере и наконец уехал чтобы догнать Время, и теперь Денвер одинок без своего героя,

кто падал на колени в безбожных храмах молясь за спасение друг друга за свет и груди, пока душа на мгновение не вспыхивала в волосах,

кто без приглашения врывался в тюрьму своего разума ожидая невероятных златоглавых преступников с шармом реальности в сердце которые пели сладкий блюз Алькатрасу,

кто возносился в Мексику чтобы привить привычку, или в Скалистые горы оказать уважение Будде в Танжер к мальчикам в Сазерн Пасифик к чёрному локомотиву, в Гарвард к Нарциссу в Вудлоун к гирлянде маргариток или могиле,

кто нуждался в приговоре здравого ума обвиняя радио в гипнотизме оставлен со своим безумием руками и повесившимися присяжными,

кто кидался картофельным салатом на лекциях по дадаизму а потом оказывался на гранитных ступенях сумасшедшего дома с бритыми головами бурлескными речами о самоубийстве, настаивая на немедленной лоботомии,

и кому давали взамен каменную пустоту инсулина метразола электричества гидротерапии психотерапии трудотерапии пинг-понга и амнезии,

кто всерьёз протестуя перевернул лишь один символичный стол для пинг-понга, заканчивая выступление краткой кататонией,

кто годы спустя вернулся весь лысый только кровавый парик, слёзы и полицейские ищейки, к страшному приговору сумасшедшим в тюрьмах бешеных городов Востока,

зловонные залы штата Пилигримов Рокленда Грейстоуна, пререкания с отзвуками души, колеблясь и гремя на скамьях полуночного одиночества в каменных королевствах любви, сны о жизни становятся кошмарами, тела обращены в камни огромные как луна,

с навсегда за***нной матерью, последней волшебной книгой выброшенной из окна обители, и последней дверью закрытой в четыре утра, и последним телефоном брошенным в стену в ответ, и последней меблированной комнатой душевно опустошённой, жёлтая бумажная роза накрученная на проволоку виселицы в клозете, да и то в мечтах, ничего кроме бессмысленной частички галлюцинации — о, Карл, я беспокоюсь когда ты в опасности, и теперь ты в самом деле в животной похлёбке времён,