Тони Парсонс - Stories, или Истории, которые мы можем рассказать

— Эй, ты прав, что занял твердую позицию. Если тебе все равно в… сколько тебе сейчас? Двадцать? Так вот, если тебе все равно в двадцать — тогда тебе всегда будет все равно. Классно, печатать эти отрывки и очерки в «Газете». Черт, приятель, нацизм — это полная дрянь.

Леон вспомнил искаженные ненавистью лица в Левишэме. Всецелая, всепоглощающая ненависть, обращенная на них. Презрительные зиг-хайли и нацистские салюты. Кем был ее отец?

— Но эти отрывки всегда будут крохотными, — продолжал Скип. — Если бы наша газета была какой-нибудь «Дейли уоркер», тогда ни один кретин не стал бы ее покупать, никто не размещал бы в ней рекламу, и тебе, как последнему идиоту, пришлось бы продавать ее на углах улиц и за воротами фабрик. И, честно говоря, мало какой дебил ее бы купил. — Скип протер глаза, провел пальцами по своим сальным волосам в стиле Кейта Ричардса.

— Музыка существует не для того, чтобы спасти мир, — сказал Скип, и эти слова пронзили Леона насквозь, как удар молнии. — Она существует для того, чтобы спасти твою жизнь.

Скип улыбнулся. Он выглядел очень уставшим, но дрожь в его руках утихла. Леон внезапно осознал, что ему нужно срочно начинать писать, чтобы закончить прежде, чем все остальные начнут стекаться в офис. Но ему нравилось общаться со Скипом. И несмотря на то, что он все еще был озадачен тем, чего ожидать от музыки и мира в целом, после этого разговора его самочувствие значительно улучшилось.

Но утро быстро вступало в свои права, поэтому Леон сказал Скипу: «Увидимся», прошел к своему столу, засунул лист бумаги А4 в красную печатную машинку «Валентайн» и уставился на чистый лист. А затем начал размышлять.

В Лени и «Рифенштальз» его многое раздражало — их заигрывание с фашистской символикой, их чванливая манера держать себя на сцене, их незатейливые композиции в три аккорда, позиционируемые как нечто грандиозное. Но сильнее всего его бесило их снисходительное самодовольство. Если вы знаете, что Лени Рифеншталь поставила фильм «Триумф воли», это кошмарное воспевание нацистской Германии, то можете присоединиться к их славной компании. Леон застучал по клавишам.

«Слышали когда-нибудь о „Триумфе воли“, дорогие читатели! Когда Лени и „Рифенштальз“ играли в „Рыжей корове“ дождливым вечером вторника, это было триумфом онанистов».

Не слишком остроумно, но достаточно оскорбительно. Солнце поднималось все выше над горизонтом, проникая сквозь венецианские занавески и затемненные стекла. И Леон щурился на свет, внезапно ощутив острую нехватку сна. Он залил в себя обжигающий черный кофе из автомата и не прекращал вбивать слова, пока не набралось 500 обличительных слов. Затем встал, расправил ноющие конечности и положил написанное на стол Кевину Уайту.

На пути к лифтам он заглянул в комнату для прослушиваний через стекло в двери. Скип Джонс сидел с отвернутым от двери лицом, опустив голову на стол, в окружении окурков и виниловых пластинок.

Он, по-видимому, спал, поэтому Леон не стал прощаться.

Рэй вышел из парка и побрел на восток по Оксфорд-стрит. Солнце резало ему глаза — оно поднималось прямо перед ним, выходя из-за убогого бетонного остова Сентер-Пойнт [21] Тридцатитрехэтажное административное здание в центральной части Лондона. . Разбитые стекла хрустели у него под ногами, словно осколки льда.

День уже начался, но армии ночи все еще не покинули улицы — возвращались домой отставшие с прошлого вечера и заспанные рабочие с ночной смены, деля усеянные мусором улицы с первыми пассажирами дня. Рэй ускорил шаг, ему хотелось освободить свой стол еще до того, как начнется рабочий день. Боль от того, что он так и не нашел Джона Леннона, смешалась с болью из-за женщины, которая не могла оставить мужа. Его сердце ощущало себя куском дерьма, вышвырнутым на улицу, но Рэй не мог сказать наверняка, что ранило его сильнее. Если бы только он мог быть с ней. Если бы только он мог выследить Джона. Если бы ему удалось исправить хотя бы что-то одно.

Но было уже слишком поздно. Ночь осталась позади, и ему ничего не оставалось, кроме как забрать несколько сувениров, накопившихся за три года работы в «Газете», — рекламная футболка Эммилу Харрис, кассета на девяносто минут с записанным на ней интервью с Джексоном Брауни и портретное фото, на котором Мисти запечатлела смущенно улыбающегося Рэя вместе с Джеймсом Тейлором, — и убраться прежде, чем возникнет необходимость прощаться. Вот что окончательно разбило бы ему сердце. Необходимость прощаться с Терри, и Леоном, и прежней жизнью. Никаких прощаний, подумал он. Просто уйду, и все.