Тони Парсонс - Stories, или Истории, которые мы можем рассказать

— Это всего лишь я, мам. Прости, что я тебя потревожил.

Мать всегда предчувствовала какие-нибудь неприятности. Рэй поцеловал ее в лоб. Ее кожа была высохшей и белой, как бумажный лист, хотя ей не было и пятидесяти. Рэй заметил, что мать вся дрожит. «Нервы», — всегда говорила она, словно это все объясняло. С нервами у нее было все в порядке до тех пор, пока не погиб Джон, врач не начал закармливать ее таблетками, а папа — пить как в последний раз.

— Куда же ты пойдешь? — спросила она таким голосом, будто сын намеревался забраться на Эверест, а не сесть на поезд. — Ты хоть знаешь, сколько сейчас времени?

Она взглянула на свои наручные часики — золотые «Таймекс», но не могла ничего разобрать без очков. Вытянула руку, сощурилась, но и это не принесло результата.

— Ужасно поздно, — сказала она.

— Мне надо работать, мам. — Рэй обнял ее, ощутив, насколько хрупким было ее тело. Кожа да кости, так она говорила. — Прошу, иди спать. Не волнуйся за меня. У меня все в порядке. Ты же знаешь, у меня всегда все в порядке.

Он начал спускаться по лестнице, а мать продолжала бормотать себе под нос что-то о том, как поздно и в каком опасном мире все мы живем. В гостиной по-прежнему ораторствовал Черчилль.

Рэй достиг нижней ступеньки, когда дверь в комнату внезапно распахнулась.

— «Мы исполнили наш долг», — провозгласил Черчилль.

— Куда ты, черт побери, собрался? — рявкнул отец. Как всегда, взбешенный из-за ничего. — Это тебе не…

— Не проклятая гостиница, — пробубнил Рэй. И сразу же пожалел об этом.

Отец побагровел.

— Дерзишь, значит? Думаешь, ты у нас великий и ужасный? Думаешь, побоюсь задать тебе трепку?

Его мать всегда держалась в строгих рамках морали и приличия. Но отец, казалось, никогда не брезговал рукоприкладством, даже до гибели старшего сына. За опрятными шторками комнат их дома он устанавливал порядки трущоб Южного Лондона, где родился и вырос. Рэй боялся его. Особенно тогда, когда знал, что тот выпил пива.

— Я иду работать, — сказал Рэй. — Я должен взять интервью у Джона Леннона.

С лестницы послышался слабый голос матери:

— Больше нет Северной линии! Я ему сказала. Теперь это Главной линией называется, что ли…

— У Джона Леннона? У этого недоумка? У этого пьянчужки? — Он пихнул Рэя в плечо, явно довольный собой. — У этого волосатого битника с его сумасшедшей китайской бабенкой?

Рэй попытался пройти мимо отца, но тот загородил ему путь. В его присутствии Рэй всегда ощущал бессилие. Ему не хотелось драться. Вот только отцу всегда этого хотелось. «Теперь нам снова придется пережить все это Пережить утомительную борьбу, принести невинные жертвы и быть неустрашимыми. И переступить через боль и душевные муки».

— У этого нарика конченого?

Рэй вспыхнул.

— Не беспокойся, папа! Не тебе учить Леннона забываться!

Старик схватил Рэя за отвороты пиджака и тряханул его, затем прижал к стене, как тряпичную куклу швырнул об столик, где стояли телефонный аппарат и ценные сувениры. С грохотом посыпалась на пол утварь, которую тетя Герта и дядя Берт привезли из Бенидорма, пластмассовый бык и какие-то погремушки. Отец за шиворот притянул Рэя к своему лицу и заорал:

— И что это значит? Что это значит?

— Ничего! — выкрикнул Рэй в ответ.

Мать тяжело опустилась на ступеньку лестницы, причитая и жалуясь, что ее нервы не выдержат, а Робби присел рядом с ней и захныкал, зарывшись лицом в ее розовый халат.

— Говори, что это значит!

— Это значит, что ты каждый вечер нажираешься своей дерьмовой бражкой! — заорал Рэй, и отцовский кулак впечатался в его челюсть; нижняя губа больно врезалась в передние зубы.

Затем все заплакали — все, кроме отца, который презрительно фыркнул и отпустил Рэя.

— Я не собираюсь драться с тобой, папа. — Рэй весь сжался, прислонился к стене. По обоям с цветочным узором расплылось кровавое пятно.

— Ну разумеется нет! — Развернувшись, отец прошел в гостиную, уселся в любимое кресло и налил себе очередной стакан пива.

Пластинка все еще крутилась.

«Я никогда не гарантировал легкой, дешевой или быстрой победы, — предупредил Черчилль. — Напротив, я не обещал вам ничего, кроме суровых испытаний, огромных разочарований и многих ошибок. Но я уверен, что в конечном счете все в нашем островном государстве будет хорошо. Все, что ни делается, к лучшему».

Робби всхлипывал на верхней ступеньке лестницы — он ретировался, как только увидел, что отец звереет. Мать обхватила лицо Рэя своими хрупкими руками и растягивала его в разные стороны, отчего боль становилась только сильнее, а Рэй уверял ее сквозь слезы, что все у него в порядке.