Майкл Корда - Бессмертные

И вот, спустя семнадцать лет, говорила себе Мэрилин, волосы у нее все такие же светлые, но она опять беременна! Она напоследок глотнула шампанского, просто так, чтобы прополоскать горло, и хихикнула. Беременна! “Пузатая” — это слово было в ходу у молодежи в те дни, когда она любила околачиваться возле бассейна отеля “Амбассадор” в компании ребят, которые работали там спасателями. Первый мужчина, “обрюхативший” ее, был Тед Льюис по прозвищу “Важный Тед — Я и моя чертова тень”. Он же первый вручил ей пачку банкнот и назвал имя врача, который “занимался” подобными проблемами.

Она точно знала, сколько раз ей приходилось избавляться от этих неприятностей. По ее подсчетам, сообщила она однажды Эми Грин, она сделала тринадцать абортов — в Лос-Анджелесе, в Тихуане, в Нью-Йорке… Она могла бы написать целую книгу на эту тему. Гинекологи, обследуя ее, каждый раз тревожно и с негодованием покачивали головами, словно она некое наглядное пособие, демонстрирующее, как нельзя обращаться с женскими детородными органами.

Но на этот раз все будет по-другому! Этого ребенка она родит! Он вырастет — она была уверена, что родит мальчика, — и будет таким же красивым и умным, как его отец, а может, еще красивее, ведь он унаследует и ее черты. Она закрыла глаза, пытаясь представить, каким будет ее ребенок — дитя любви Мэрилин Монро и Роберта Фрэнсиса Кеннеди…

Раздался стук в дверь.

— Ваш выход, мисс Монро, — сообщил ей мальчик-слуга.

Даже она не имела права заставлять ждать президента Соединенных Штатов Америки. Напоследок она еще раз осмотрела себя в зеркало. Мистер Кеннет, портниха и гример, выставив вверх большие пальцы, подтвердили, что она неотразима, и захлопали в ладоши. Мэрилин шагнула в коридор, в тускло освещенную узкую галерею с крашеными стенами из шлакобетона.

Она свернула за угол, дошла до следующего поворота и только тогда поняла, что мальчик, пришедший проводить ее на сцену, куда-то исчез. Где-то далеко впереди гудел огромный зал, и среди этого шума до нее донесся голос Питера Лофорда, который говорил о ней, готовясь объявить ее номер.

Она решила, что не стоит поворачивать назад, — ведь она шла по направлению к сцене. Она продолжала идти по коридору, который, как ей показалось, состоял из одних поворотов. В нос ей ударил мерзкий запах, как будто здесь совсем недавно размещались конюшни. Наконец она дошла до большой металлической двери с табличкой “Сцена”. Она потянула за ручку, но дверь была заперта.

Мэрилин почувствовала, что ее охватывает паника.

— Господин президент, — услышала она голос Лофорда, рокотавший из сотен динамиков, — по случаю вашего дня рождения эта женщина сегодня не только ослепительно красива, но и пунктуальна… Господин президент, эта женщина — МЭРИЛИН МОНРО!

Публика зааплодировала, засвистела, затопала ногами. Оркестр заиграл мелодию популярной песни, которую она пела в фильме “Некоторые любят погорячее”. Мэрилин побежала по коридору, тыкаясь в каждую дверь, но все они были заперты. Не помня себя от страха, она свернула за угол, думая, что сейчас увидит дверь своей уборной, но, очевидно, в этом подземном лабиринте она по ошибке свернула не в ту сторону.

— Женщина, которая поистине не нуждается в представлении! — Раздалась барабанная дробь, публика опять зааплодировала, но теперь уже без особого энтузиазма. Мэрилин побежала быстро, насколько ей это удавалось, ведь она была в туфлях на высоких каблуках-шпильках.

Теперь она слышала в зале смех в ответ на беспомощные дифирамбы Лофорда. Ну а что еще ему оставалось делать, ведь он стоял один в лучах прожекторов перед семнадцатитысячной аудиторией?

В конце коридора она увидела железную лестницу и стала карабкаться по ней. Над верхней ступенькой возвышалась дверь с красной лампочкой. Мэрилин толкнула ее и, споткнувшись, нырнула в темноту кулис. Там толпились какие-то люди. Она начала протискиваться к свету, и тут ее наконец заметил пресс-агент Питера Лофорда. Без лишних церемоний он схватил Мэрилин за руку и со словами: “Боже мой! Где вас черти носят!” — подтолкнул ее к сцене. Она увидела Лофорда. Он сжимал в руках микрофон, словно от этого зависела его жизнь. По лицу Лофорда струился пот; он был в отчаянии.

Должно быть, со своего места на сцене он краем глаза заметил ее отливающие блеском волосы. Лофорд повернулся к ней, в негодовании качая головой, затем снова переключил свое внимание на публику и, широко улыбаясь, выкрикнул: