Асар Эппель - Латунная луна - рассказы

Женя приехала в Москву по каким-то семейным делам. Она, еще когда они были на пятом курсе, вышла замуж за молодого человека из Уругвая и в Уругвай этот с ним уехала. Сейчас, приехав в Москву, она вздумала встретиться со своим однокурсником, а столь неосмотрительно поступила, потому что отвыкла от порядков на родине, но он, конечно, откликнулся, потому что не хотел выглядеть трусом. Так что хвост, который от них не отставал, был неслучайный. В ее номере, куда они пришли, все было невиданно и красиво.

— Давай шапку, снимай пальто и поешь пока компоту. Я думаю, ты такого еще не пробовал. Это наш, уругвайский. А я пока немного приберусь.

Она налила из консервной банки в гостиничную стеклянную плошку компот, положила туда ложечку и придвинула плошку ему. Затем быстренько убрала с дивана какие-то женские тряпочки и куда-то их сунула, а потом села на диван рядом.

Он на нее даже не поглядел, потому что компот, который стал есть, оказался невероятен. Сладкий-сладкий, он был вкуса то клубничного, то земляничного, то пахнул вишней, то напоминал о лимоне — словом, наш персонаж забыл скованность, приличия и опаску.

— Погоди, не уйдет твой компот. Давай хоть поглядим друг на друга, какие мы теперь.

И он поглядел на Женю. Московско-советский дураковатый молодой человек, он никак не мог вспомнить слово “обворожительная”, а вообще-то не умел связать ни с одним известным ему словом ее обаяние, женственность, нездешний наряд, блеск волос и серег. Разве что сразу уставился в вырез кофточки. Золотая оборка кофточки красиво лежала на бело-розовых, как пастила, выпуклостях грудей, а в устье обозначившейся ложбинки то и дело собирался ускользнуть непривычный для его комсомольских очей крестик, сплетенный из чисто золотой проволоки.

Она осмотрелась, потянулась к нему и тихонько поцеловала в губы, а потом сказала: “Это ведь можно, мы же с тобой целовались тогда в шадринском сарае”.

Он неуклюже ответил, неумело чмокнул в губы и протянул руку к бело-розовой местности крестика, так как никогда не забывал давних сарайных прикосновений.

— Я очень хочу быть с тобой, очень! — сказала Женя. — Но здесь это невозможно. No nos resultará hacer conocer nuestras partes genitales — наши органы должны были бы познакомиться. У нас в Уругвае кое-что говорят и делают напрямую, — она приблизила губы к его уху, — если бы не ваши органы. Ешь лучше компот, если он тебе нравится… Сейчас еще банку открою и себе тоже возьму.

И он ел этот баснословный компот. И больше даже не смотрел ни в вырез кофточки, ни на ее студенческие до сих пор коленки, а она то и дело незаметно поглядывала на него и сокрушалась, что половинка персика никак не поддевается его ложкой и выскальзывает, дурочка, вместо того, чтобы попасть, куда ей хочется и куда ей положено.

Сидеть в номере стало невыносимо, и, хотя компот был недоеден, они решили уйти погулять. И сразу приметили идущую за ними женщину. Шла она странно, то останавливалась разглядывать витрину, хотя на витрине лежали сайки и батоны из папье-маше, то застревала у газетного стенда почитать “Красную звезду”, хотя вечерело и было ничего не разобрать, да и газета была двухнедельной давности. То деловито прибавляла шагу и даже обгоняла их…

Его охватил ужас. Женя тоже, хотя они только что, смеясь, говорили о том, выучил ли он на мандолине еще хоть одну песню, напряглась и непрерывно ловила переулочные шаги сыщицы. Было ясно, что тетка эта — самый что ни есть классический шпик и уже сегодня их жизни — вместе и в отдельности — могут сложиться самым роковым образом.

И он решил этого не допустить. Не теряя из виду в какой-то момент обогнавшую их преследовательницу, он потянул Женю в переулочную подворотню, по-вечернему уже совсем темную, где в обеих стенах болтались разваливающиеся московские двери, и они, сбивчиво дыша, в правые двери вбежали, добежали по смердевшей кошками и щами лестнице до какого-то этажа, а там пошли длинные, ломаные, пропахшие кислым духом коридоры с какими-то нишами, и они в одну такую нишу втиснулись, а из нее сквозь заплесневелое коридорное окошко было как раз видно, как сыщица металась по переулку, пытаясь сообразить, в какую из переулочных глоток ускользнули преследуемые. А они обнялись, и Женя поцеловала его своими заграничными, полными напрасного желания губами…

Запах паутины и мышей сразу смешался с запахом ее чужедальних духов…

Пока они в своем будущем целуются, так и не познакомив друг с другом свои органы (ничего себе уругвайская откровенность!), пока опасливо выходят в переулок и расстаются, чтобы быстро разойтись в разные стороны (между прочим, навсегда), на приуральской траве щиплет траву, хвостом отгоняя мух, нравная лошадь, а он, восемнадцатилетний наш мальчик, не знает, как быть. И правда, как ему быть?