Асар Эппель - Латунная луна - рассказы

Он больше уже не твердит стишок про “рожь поспевает, когда это бывает”, он, между прочим, умеет сочинять стихи сам и бессмысленно повторяет сейчас первую строчку сочиняемого “ Ты спросил меня, юноша, кто я таков…”. Сочиняет стихи он уже давно — они у него складные и очень похожи на тогдашнее писательское стихотворчество. Отец даже водил его к поэту Луговскому, каким-то образом с тем договорившись.

…Ты спросил меня, юноша, кто я таков… ты спросил… ты спросил… Кто я таков?.. Веков… лугов… подков…

Что-то надо делать.

Но что? А вот что: надо собраться с мыслями, надо быстро все обдумать, надо понять, чем связать порванную упряжь, когда он приведет лошадь и поставит ее в оглобли (как он это сделает?)… — Ты спросил меня, юноша…

Сочиняемое стихотворение мешает сосредоточиться, ни ремешка, ни веревки на телеге найти не удается. На ней, кроме мешков и торб с провизией, ничего нет. Лошадь в отдалении как раз вся в каких-то ремешках и веревках… И вожжи волочатся.

В небесах покачивается в мареве солнце, и, качнись оно посильней, за его ободок нахлынет еще зною… “Шел солдат из бою, нес ведерко гною…” Зною… казною… не знаю…

У него и ножика нет, чтобы отрезать, если, конечно, он поймает лошадь, от конской упряжи какой-то ненужный конец… А что там нужное? А что ненужное? Птица кричит… И мандолина эта прямо у виска… Зною… Гною… Кто я таков?..

Ему приходит в голову направиться к трактору. Наверняка там в какой-нибудь железной коробке или под сиденьем есть промасленные тряпки или какие-нибудь веревки. А по пути он пройдет мимо лошади, и, может, она теперь не станет шарахаться? Он выходит из тележной тени. Сразу же вскрикивает птица. И он, глядя в землю, тихонечко идет в сторону лошади, однако, не дойдя шагов пятнадцать, видит, как та вскидывает голову, мгновение глядит в его сторону и отходит подальше. Опять то же самое! Тогда, глядя в землю и напрягшись, что, очевидно, обозначает решимость, он бросается к ней, полагая прыгнуть на конец волочащихся вожжей, и слышит, как ударили оземь ее копыта, когда она одновременно с ним отпрыгнула.

Ладно! Пускай пасется, пускай отфыркивается, пускай раздувает ноздрями жухлую уральскую траву, пускай наедается, пускай устанет и начнет даваться в руки. “ Ты спросил меня, юноша, кто я таков, чем живу я и мыслью какой удручен?..” Вот же, вот же придумал!.. И он поворачивает в сторону трактора.

Солнце по-прежнему мутное, земля по-прежнему жухлая, пожелтелая и травяная. Он по такой сроду еще не ходил, и, что интересно, когда он глядит под ноги, а он глядит под ноги, потому что при направлении к трактору солнце оказалось перед ним и стало слепить, он увидел суетливую и разнообразую жизнь, о которой и не подозревал в окружавшем телегу безлюдье и безмолвье. Куда-то полетел шмель, вылезший из земляной дырки. Белая плесень кучкой шариков расположилась от этой дырки невдалеке, муравьиный ручеек бежал по своим делам, на колючем цветке сидит колючая дорожная гусеница. Что-то вдруг появилось из-под ноги и, громко загудев, поволоклось по воздуху. Крупное и тяжкое, оно оказалось отчетливым большим жуком, вокруг которого неотчетливо мерцал буроватый ореол полета. Следя за полетом жука, по пути взгляда он увидел маленькое бегущее животное — то ли крысу, то ли зайчонка, убегавшего с дороги.

Солнце висело, проклятая птица кричала, мандолина в ушах не тренькала, зато колотилось сердце и хотелось повалиться наземь и заснуть.

Но он уже был возле трактора.

Одиночество трактора в жаркой пустой окрестности было бесспорным. Ржавый механизм — это был уже довольно старый “Фордзон-Путиловец” — ни на что больше не претендовал, лошадей, несмотря на их уже известный нам норов, он в свое время победил, а дальше работал как мог. Почему он тут оказался, стало ясно — рядом томилось от зноя какое-то небольшое поле, а на нем среди сорняков виднелись повалившиеся редкие колосья.

Радиатор трактора содержал меж там и тут погнутых ржавых пластин неимоверное количество застрявших ночных насекомых, очевидно летевших во тьме навстречу его трудовому порыву, когда тракторист работал до ночи, чтобы вспахать и засеять поле, потому что долго шли дожди и в совхозе не успевали с посевной. Потом про посевную забыли, тракториста забрали в армию (он же был в округе единственный годный мужчина), трактор бросили, что явствовало из валявшегося неподалеку ведерка с выползшим смазочным гужевым дегтем, а также гудевшим в моторе осиным роем — осы устроили там свое гнездо.