Роберто Пацци - Конклав

Да их легионы! На балках, на рамах поверх картин; испуганные светом фонарика, они разлетаются и кричат, создавая невыносимый гвалт.

Что означает это новое нападение на дворец, камерленг осознал только у порога апартаментов Маскерони, где его ожидали гвардейский лейтенант и монсиньор Томмазини, личный секретарь кардинала. Все залы и коридоры были заполнены летучими мышами, и люди вынуждены закрывать руками голову, чтобы не подпускать их близко к лицу и успевать скидывать с себя.

– Что случилось, из-за чего понадобилось будить меня ночью?

– Идите с нами, Ваше Высокопреосвященство, увидите сами – ответил Томмазини, в глазах которого стояли слезы.

Перешагнули порог прихожей, прошли кабинет кардинала и вошли в небольшую спальню.

Камерленг сразу понял – случилось нечто ужасное.

На кровати лежал мертвый кардинал Дзелиндо Маскерони, префект Конгрегации по вероучению.

Одеяние его сползло на левый бок, руки, протянутые в сторону звонка, стоящего на тумбочке, как бы просят о помощи. Но лицо, казалось, – не его: оно было загримировано под женское. Полузакрытые веки накрашены, ресницы подчернены, брови подчеркнуты краской для ресниц, щеки припудрены и оживлены румянами, малое количество волос на затылке пострижено и почти исчезло под белокурым париком.

Веронелли не сдержал слез.

На несколько минут воцарилась гробовая тишина. Казалось, камерленг не мог выговорить ни слова. И все же, сумев совладать с собой, он спросил:

– Но кто… кто его сделал таким?

– Никто, Ваше Высокопреосвященство. Я нашел кардинала в таком виде, когда, по его указанию, пришел к нему в час ночи, чтобы отчитаться за прошедший день, – вдруг заговорил лейтенант Капплмюллер.

– Наверное, он умер от инфаркта, внезапно… мы решили дождаться Вас, а потом уже вызывать врача, тем более, что ничем ему уже помочь нельзя, – добавил лейтенант.

– Вы правильно сделали… Но… этот парик!? Эта косметика!?

– Он взял их из комнаты, где женщины держат свои вещи… он время от времени давал им разные поручения… они все его знали… оставили свои вещи там еще до конклава… парик… парик он взял со статуи святой Дзиты, которой он много жертвовал… которая была в капелле… Он из Лукки… потом попал сюда… – добавил монсеньор Томмазини, едва справляясь со слезами.

– А теперь помолимся за его душу – и пока Сквардзони вместе с Капплмюллером пели Requiem aeternam, [58] Requiem aeternam dona eis, Domine, et lux perpétua luceat eis – Вечный покой даруй им, Господи, и вечный свет пусть светит им начальные слова католической заупокойной молитвы. кардинал-камерленг, медленно обходя вокруг постели, начал панихиду.

Он никак не мог оторвать глаза от лица скончавшегося, черты которого он так хорошо знал; выходит, что последние часы жизни должны были стать главной заботой этого человека… Возможно, смерть прихватила его в тот момент, когда он примерял эту новую чудовищную маску?

И теперь, у кого достанет мужества снять эту маску? Нет сомнения, что в таком виде скончавшегося, в таком непристойном виде, нельзя предать земле – похоронить в той церкви, к которой он принадлежал, в соборе городка Фраскати.

Ах, как тяжело, – ведь ему, камерленгу, предстоит взять на себя груз дальнейших распоряжений.

– Монсеньор Томмазини, прежде чем звать доктора, нужно пожалеть этого человека, столько лет служившего…

– Что… что я должен сделать? – задал вопрос личный секретарь Маскерони.

– Мы не можем представить его в таком виде…

– Да, я понял, я сделаю… я сделаю это…

– Учтите, что для всех Его Высокопреосвященство умер во сне от инфаркта. Ведь так, лейтенант?

– Конечно, конечно, Ваше Высокопреосвященство, согласен…

– Даете слово?

– Можете на меня положиться.

– Хорошо…

– Вы, лейтенант, были последним – кто его видел, не правда ли? Он назначил свидание для отчета, если я правильно понял…

– Да, это так. Прежде он никогда меня не звал. Мы были в турецкой бане, там было не очень хорошо слышно…

– Что он имел в виду, когда говорил с вами? Вы не заметили ничего странного?

– Нет, только то, что дышал он с большим трудом.

Выходит, что таким образом Маскерони приготовился к встрече с этим молодым гвардейским офицером. Веронелли посмотрел на Томмазини: тот снял парик с головы кардинала и пошел в ванную за кусочком гигроскопической ваты, чтобы снять следы гротеска, начал чистить лицо, и оно становилось все бледнее и бледнее.

Камерленг закрыл глаза.

Когда он их открыл, в поле зрения попала статная фигура швейцарца. Без шлема, рубашка с некоторой неряшливостью расстегнута, – в такой поздний час это позволялось… Ночные часы, которые почти все люди проводят вместе, в обнимку в одной постели, мужчины и женщины… Понятно, какие эмоции завладели сердцем Дзелиндо Маскерони, им он не мог противостоять. И снова растрогавшись, камерленг начал читать Requiem aeternam.