Александр Попов - Надо как-то жить

– Кто же в Сибири в августе купается? – не унималась Вера Матвеевна. – А мог, Лариса, и заразу какую-нибудь подцепить в этой вашей помойке. Как думаешь?

– Зачем ты так, Вера, – "помойка"? – не смогла, как ни пыталась, притвориться необиженной щепетильная Лариса Федоровна. – Конечно, почистить малость надо бы… – Но еще слов в защиту запруды не отыскалось у нее, одни вздохи. Ушла на свою половину дома.

– Саша, измерь температуру!

– Отстань.

– Какие мы тут все недотроги!

Весь день молчала с мужем.

Вечером в постели он повинно прильнул носом к ее широкой мягкой спине:

– Вера, Верушка, обиделась, что ли?

– А ну вас всех…

– Горько мне, родная, что запруду сгубили… Понимаешь, не под мышкой у меня надо было измерять температуру, а в душе моей: уже кипит она. Чуешь?

– Думаешь, мне не жалко запруду?

"Скорее бы выкарабкаться из этого ада!" – хотелось ей сказать, если не крикнуть.

Не дерзнула, не посмела. Заставила себя подумать о приятном: "Надо же, так легко и быстро заполучили пенсии. Думали, не преодолеем загвоздок, раскошелимся на взятки. Какая удача – деньги остались и для сувениров, и для отдыха на море… Так-так, а какой теперь у нас ежемесячный доход? – И она, рассеянно прислушиваясь к похрапыванию неспокойно засыпавшего мужа, мысленно считала и пересчитывала новый ежемесячный доход своей семьи и прикидывала: – А не расширить ли закусочную до ресторанчика?.."

Надо основательно подумать Вере Матвеевне.

Невозможно было Александру Ильичу покинуть родину, не побывав на Байкале. Предложил семьями пожить на его берегу денек-другой.

Вера же Матвеевна не рвалась к Байкалу:

– Помню, помню: холодрыга там. И летом, и зимой озноб пронимает! Поезжайте-ка без меня. Простыну, точно вам говорю!

Но супруг чуть не силой усадил жену в "Жигуленок" и всю дорогу молчал с ней, как она не тормошила его исподтишка и не шипела ласково в его ухо:

– Ну, что ты опять дуешься, как мальчик? Ты любишь Байкал, а мне по сердцу Средиземное море. Каждому – свое, согласись.

Дни стояли ясные, мягкие. Небо раскрывалось по утрам широко и глубоко. Байкал лежал тихий и необъятный, шуршал галькой, будто поглаживал берега. На горизонте небо и озеро сливались в единое и нераздельное целое, и трудно порой было угадать, где же что заканчивается или, напротив, начинается. Горы противоположного берега реяли выбеленными шелковыми полотнищами каких-то неведомых парусников, но к полудню, когда солнце разгоралось ярко и ослепляюще, тоже растворялись в озере и небе.

Вера Матвеевна страшно скучала, не вылезала из палатки, жалуясь на холод. Лариса Федоровна помогала своему не умевшему отдыхать мужу рыбачить и коптить рыбу. Александр же Ильич первый день оторопело смотрел вокруг, не участвовал в общих делах, опаздывал к столу – расстеленной на камнях клеенчатой скатерти, уходил по заваленной сушняком и огромными камнями косе далеко-далеко или забирался на скалистую сопку и оттуда часами щурился в густую даль. И на следующий день, до самого вечера, до отъезда, молчал и грустил. Не рыбачил с братом, не коптил с ним рыбу. Сидел на прогретых до жару гладких валунах и просто смотрел на воду, слушал волны.

– Байкал мне чем-то напоминает Мертвое море, – обронила Вера Матвеевна в разговоре с Ларисой Федоровной. – Но на Мертвом можно лечиться, а тут руку опустишь в воду – паралич хватит. Б-р-р! И ревматизм заработаешь. И простынешь даже летом. Как вы все не мерзните? – И она стала преувеличенно дрожать, кутаясь в платок.

Александр Ильич, в одних трусах лежавший на камнях, расслышал, приподнял голову, молча с перекошенными губами взглянул на супругу, отвернулся. А потом – часа два уже минуло – вдруг выкрикнул, когда она проходила мимо него:

– Сама ты мертвая!

– Господь с тобой! – перепугалась Вера Матвеевна и ладонью хлопнула мужа по спине, очевидно принимая его выходку за шутливую игру.

Когда покидали озеро, Александр Ильич неожиданно глубоко как бы икнул, спрятал ото всех лицо.

– Чего ты, Саша? – обеспокоилась Вера Матвеевна, с трудом сдерживая в себе радость отъезда. – Сердце?

Супруг со склоненной головой влез в "Жигуленок" и больше не взглянул на Байкал.

– Дитя дитем, – обиделась Вера Матвеевна, своим дородным телом разваливаясь на сиденье и грубовато-плотно прижимая супруга к противоположной дверке, хотя обоим можно было сидеть свободнее, не касаясь друг друга. Почувствовала у своего бедра что-то невыносимо-твердое. – Ты что, камень с собой взял?