Тимофей Ермолаев - Рассказы

Надо мной склонилось три фигуры.

— Кто я? — прохрипел я; тело мое было привязано к ложу эластичными бинтами.

— Он пришел в сознание, доктор!

— Где я? — голова моя была пуста, как колокол, левое веко непроизвольно подрагивало, и я не мог остановить тик.

— Вы что-нибудь помните? — наклонился ко мне главный врач.

— Тридцать тысяч лет, — пролепетал я.

— Вас сбил грузовик, и вы три месяца находились в коме.

— Альгива, — сказал я еще одно слово.

— Он бредит, доктор.

— Вы помните, как вас зовут?

— Страж, — ответил я. — Он уничтожил мой мир…

— Да, безнадежный случай. Главное — мы спасли ему жизнь. Проживет еще лет двадцать, молодой и крепкий мужчина.

Я вспомнил, и слезы залили мне глаза. Я был Стражем, и я был бессмертным. Я прожил тридцать тысяч лет, но был побежден. Мой мир исчез, и я остался наедине с этими жалкими людишками. Теперь я должен найти Стража этого мира. У меня оставалось двадцать лет, чтобы отправить этот мир вслед за моим — в бесконечную Адскую Бездну.

19.6.1998, 2002

Я, Марк Деций, возлежал на золотом ложе, в одной руке у меня была серебряная чаша с вином, а вторая покоилась на тугом бедре наложницы, устроившейся у моих ног. В зал для пиршеств вбежал центурион Аврелий, он был без шлема, а по его лицу текла кровь.

— Марк Деций! — закричал он мне. — Мы полностью разбиты германцами, подмоги ждать неоткуда, а предводитель варваров Эбервин вот-вот будет здесь.

Я выронил чашу, вино выплеснулось на пол. О, Юпитер!

— Надеюсь, ты помнишь, что Эбервин обещал отомстить за своего брата?

— Да, — я закрыл лицо руками от страха.

— Он пообещал не убивать тебя, а всего только выколоть тебе глаза и проткнуть уши, потом же отправить пешком в Рим! Да смилуются над тобой боги, Марк Деций! — центурион, сжав покрепче меч, покинул меня.

О боги, за что вы так жестоки ко мне?!

— Вина мне, вина! — приказал я наложнице.

Скорее бы найди яд, который приготовила для меня одна ливийская ведьма. Где же он? Нашел!

Да будут благословенно вино, отнимающее у меня жизнь!

— Господи, он совершил самоубийство!

— Да, он согрешил. И он будет покаран.

В мою камеру ударил тусклый сноп света, но для меня, человеческого существа, которое месяц (а может быть, год?) провело в темноте, он показался ослепительным. Монах в черном одеянии, член ордена св. Доминика, сложил руки на груди и монотонно произнес:

— Тебя завтра сожгут, Маркос, как еретика и колдуна.

— О, Боже! Я не виноват, клянусь Богородицей, я истинный христианин и никогда не занимался тем, в чем вы меня обвиняете!

— Ты во всем признался нам.

— Посмотри на мои руки! — я протянул ему свои изуродованные ладони. — Взгляни на мои ноги! Разве после таких пыток человек не скажет того, что от него хотят?!

Но доминиканец меня уже не слышал. Он перекрестил меня и вышел, я вновь погрузился в непроглядную тьму. Бог мой! Меня сожгут, и притом, что я невиновен! Я долго ждал, что выяснится, что весь этот процесс чудовищная ошибка… Но нет! Мир и Господь отвернулись от меня. Но никто не знал, что в моей соломенной подстилке припрятан тонкий шнурок. Короткий, но хватит для того, чтобы охватить мое горло. И крючок в стене я давно заприметил. Вот так, вот так! Я сделаю сюрприз для своих тюремщиков, будь они навеки прокляты!.. Господи, прости меня!

— Он опять лишил себя жизни, Всевышний!

— Да. И он будет покаран.

— Марко, открой дверь! Марко, я вызову карабинеров!

— Уйди, несчастная! — крикнул я в закрытую дверь. — Ты мне больше не жена!

— Открой дверь, мерзавец! Я, мать твоих детей…

— Это не мои дети. Пусть их забирает твой маляр Антонио, позор своего отца и отца своего отца!

— Он художник, а ты мерзавец, который не в состоянии купить своей жене новое платье, чтобы она не ходила в этой мешковине…

Я погрозил кулаком в дверь и отправился на кухню пообедать. На плите стояла кастрюля с холодными застывшими макаронами, я взял ее и пошел в свою комнату. У, мерзавка, не умеет варить макароны, а еще командует! Подкрепившись, я достал из ящика стола «Беретту», этот пистолет у меня остался с войны. Сколько же здесь патронов? О, проклятие, всего один. Я ей покажу. Пусть живет с этим проклятым Антонио Поркини, и он еще не раз позавидует мне, Марко Пьотри, который сейчас пустит себе пулю в лоб… Бабах! Мои мозги и кровь веером разлетелись во все стороны.