Татьяна Дагович - Ячейка 402

– Я пошла! – подскочила встревоженно, с тянущим больным животом, торопясь – вернуться. Заполнить черную пустоту, но:

– Тссс! – зашипели ей все лежащие, и она бессильно села, и живот расслабился.

Через несколько секунд не думала о притяжении ячейки. Ближняя русалка карабкалась на бортик бассейна, долго, шумно. Села рядом с Анной, дышала тяжко. Анна отодвинулась.

– Ты так поздно пришла. Мы тебя ждали-ждали… Хочешь – будешь с нами? – спросила осипшая русалка.

– Нет.

– Почему? Купаться хорошо…Мы были там. Одна пришла. Тоже не смогла. Только сказку слушала. А ты когда-то ведь любила, да?

– Наверно, тебе лучше молчать.

Внезапно русалка встала на ноги, серое тряпьё хлюпнуло, и Анна взглянула в её глаза. Чересчур большие радужки, в которых зрачок плавал, не находя центра.

– Проводи меня! – вдруг кликнула русалка. – Ты знаешь путь. Мне бы хотелось уйти. Я знаю, что́ течёт отсюда в море. Я знаю номер реки. Мне только выйти. Пожалуйста!

Несколько минут Анна смотрела на неё, прежде чем догадалась – русалка просит показать ей выход.

– Ну, я не знаю… Выходы закрыты, всё охраняется. Тебя поймают. А если нет – что ты там будешь делать, мокрая зимой? Околеешь!

– Не холодно! Совсем не холодно! – так яростно мотала головой, что полетели брызги.

– А остальные?

– Я здесь!

Анна посмотрела вниз, увидела дно бассейна, выложенное плиткой, прямые углы. Над дном дрожали два отражения. Больше ничего.

– Хорошо.

Не взяла протянутую руку – зачем эта вода; пошла вперёд, мимо труб, через знакомый «клуб», по лестнице, по направлению к главному стеклянному входу. Она бы забыла о русалке, но та бормотала за спиной о номерах рек, о развилках и перекрёстках, от которых недалеко до моря, а у выхода сказала:

– Идём, да? Ты. Да?

Смотреть на неё Анна избегала, но ответила:

– Нет, я не пойду. Я пойду к себе, в ячейку. Мне за детьми надо смотреть.

– Пожалуйста!

Анна развернулась и пошла туда, где по её расчётам была женская спальня № 3. Слушала смятое бормотание за спиной. Услышала, как открывается и закрывается дверь наружу, которую считала запертой. И стало тоскливо, пусто, хоть бы карлик, что ли, проскочил, но никого не было, и шла она не туда, куда надо, снова попала в незнакомую часть.

В очень узком переходе набрела на дверь, обитую алым бархатом. На алом белела табличка «Зал заседаний». Осторожно потянула дверь на себя. В зале светилось множество ламп. За поставленными буквой «П» столами сидели люди – в серых костюмах, а не в обычной форме. «Они проводят заседания ночью, – вспомнила Анна, – чтобы никого не отрывать от работы». Её заметили – сидящие ближе к выходу заседатели обернулись, но не обратили внимания. Когда говорила с русалкой, веки горели, а теперь стали холодеть, затягивать глаза. Тихонько прошла, села на один из отставленных в сторону стульев, который оказался очень удобным, мягким. Снова кто-то мимоходом, без интереса глянул на неё.

За дальним столом сидел прикрепленный к ней регистратор, но либо не видел, либо не узнавал Анну. У всех были сосредоточенные лица.

Докладчик продолжал свою речь. Он то и дело запинался, даже заикался слегка. Анна расслабилась и начала различать слова.

«…обстоятельства, с которыми мы имеем дело на настоящий момент. Террористическая угроза, резистентные к антибиотикам инфекции, распространяемые маргинальными представителями низшей мифологии, бедность, зафиксированная в некоторых спальнях… Цифры я привожу в следующем пункте… Не говоря о конфликте первого и четвёртого корпусов. Всё это с новой остротой ставит вопрос о генезисе Колонии. У нас есть выбор между теориями креации и эволюции, но все исследования статуса субъекта заводят в тупик, так как, исходя из условий системы, мы не можем судить о том, что находится за её пределами. Итак, представим себе развитие такой многоуровневой и многоплановой системы, как Колония, из некого гипотетического первичного организма. Здесь мы сталкиваемся с той же проблемой, что и в предыдущем пункте…»

… Кто отнёс её на руках, кто поднял на четвёртый уровень, кто укрыл одеялом? Звонок вырвал Анну из такого сладкого сна, что она даже не злилась, и проснулась легко. Она помнила зал заседаний и помнила чьи-то осторожные руки. Заботливые, лелеющие. Ещё вспомнила, что казнь противников состоялась – их уже нет, никаких мук. Можно вздохнуть. Зевнуть. На противоположной стойке потягивались, моргали. Ни одного заплаканного лица.