Татьяна Дагович - Ячейка 402

Прокралась, специально проверила номер. Чёртова дверь скрипнула за спиной, закрываясь. На мгновение показалось, что она в своей же спальне, – те же стойки, те же окна. Но нет, на самом деле – всё другое, чужое, утяжелённое. Другой воздух – резкий и опасный. Совсем не похожий на запах преющих женских подмышек, к которому Анна привыкла, который воспринимала как свой. Стены другого оттенка, и даже в полумраке заметна неопрятность – свисающие рукава, пятна на полу. Звук храпа другой. Она стояла, вытаращив глаза. Где здесь 308? За сетками угадывались спящие. Неслышно прошла мимо стоек, заглядывая за сетки первого яруса. Кое-где были старики. Кое-где – молодые, хорошо сложенные, полураскрытые. Серёжа был бы рад – в ней проснулось что-то «такое». Но пахли все тревожно и резко.

Высматривала его. Лежащих на верхних ярусах не было видно. 308 или 208? Или 203?.. Застыла на месте, когда вверху закашляли. К сожалению, кашель не Сергея. Его бы узнала. На первом ярусе один сел, растирая глаза: «Что? Кто здесь? Кто… что такое?» Привидением, на носках, чтобы не стучали каблучки, – в двери.

Немножко адреналина для живости – хихикала себе в кулак. А стакан смеха, как известно… стакан заменяет сметану, а ей нужно питаться. Ноги заплетались. Вышла из мужского сектора и полностью потеряла ориентацию. Бродила по чужим коридорам, удивляясь, что не все спят. Прижалась ухом к деревянной лаковой дверце, такой непривычно нарядной. Тонкий женский голос кричал, отражаясь в телефонной трубке: «…не хватит машины, говорю вам, не хватит! Пятеро их!.. Да? А сиденья? Им сиденья специальные нужны, а вы знаете, сколько оно места занимает, сиденье? Больше взрослого…Нет, говорю, всё равно не поместятся! Да забирайте вы их, но только транспорт нормальный вышлите! Я, что ли, против?.. Я… я только… Говорю, я только за! Хоть сейчас! Сколько повторять – микроавтобус! Да… Как минимум мини-вэн».

Вышла на лестницу – по ней поднималась в первый свой день в Колонии. Побежала вниз, но выхода к парковке не нашла – нашла спуск в подвал, в котором по вечерам собирались на посиделки. Где впервые по приезде в Колонию увидела Сергея. Теперь бывала здесь редко – дети. Ночью так странно выглядело это место: свисающая пакля покачивалась, как расслабленные руки. Она пошла на едва различимый свет, прошла между двумя загородками – никогда не обращала на них внимания. Пришлось снова спускаться, здесь уже не было ничего, кроме труб, еле протискивалась, но где-то впереди горела дежурная лампочка. Трубы разошлись в стороны, промелькнуло два неясных знака, запрет, и Анна оказалась у прямоугольного технического бассейна, от которого тянуло хлоркой. Что-то текло в воду, журчало, и на бортике синели цифры: 213–922. Лампочка покачивалась над бассейном.

«Не даёт заснуть. Так долго!» Кто говорит?! Вздрогнув, опустила глаза на воду. Её собственное отражение распадалось, терялось, а рядом было другое – чёткое. Опустила руку в воду, пальцы скользнули по коже – это было не отражение. В бассейне плыло женское тело, кое-как обёрнутое серой тканью. На потемневшем лице выпуклые веки. Длинные волосы расплылись в стороны – женщина происходила не из Колонии, здесь носили стрижку «боб». Тело не лежало ни на дне, ни на поверхности – зависло посередине. Быстро-быстро забилось сердце, забились мысли, без которых было так хорошо: «Кому сообщить? Регистратору… Утром или сейчас? Если сказать сейчас, то что я делала ночью здесь? А днём? Не сообщать? Она всё равно не живая, ей всё равно. А мне? А если узнают, и что не сообщила?» Но то ли зевок, то ли стон, протяжный и жалобный, сразу испугал, потом успокоил Анну – она поняла, что женщина не мёртвая, и, снова без мыслей, спросила:

– Ты что здесь делаешь?

Лежащая едва-едва отрицательно покачала головой, следующие за движением волосы ещё долго волновались. Теперь глаза её были открыты, но залиты водой, ничего не различить. Анна хотела спросить, кто она, но женщина медленно приложила палец к губам, а потом вытянула вправо. Проследив за жестом, Анна увидела в бассейне ещё одну, точно такую же. Дальше колыхалась третья…

– Так вас здесь много, русалок? – прошептала. – Я вам не мешаю?

– Одна Настя.

Бегущий по воде шёпот становился громким. Ближняя с усилием приподняла голову и показала на лампу. Анна наклонилась к ней, но русалка неловко плюхнулась, потом снова подняла голову и пробормотала: «Воду… где мы… ложись!»

Нет, мокнуть не хотела – она легла на пол возле бассейна, так же расслабленно, как они, и посмотрела вверх. Холод цемента потянулся в кости. Лампа резала глаза, даже если опустить веки. Закрыв, не сразу смогла открыть глаза, но когда открыла – увидела над собой чистое небо, множество звёзд разных размеров, млечный путь. Как будто она лежала в степи на земле, и ей стало так холодно и так жаль, но под звёздами что-то вздрогнуло, закачалось. Сообразила, что колышущееся марево над ней – куб жидкости, и жидкость эта тягучая, дрожащая, скорее гель, который движется, пульсируя, через овальные парящие сферы. Пригляделась. Нет, не овалы – параллелепипеды. Это ячейки, и пульсация – дыхание спящих. Ровное, синхронное, вдох – выдох. Ячейки пронумерованы, чтобы не перепутались, чтобы никто утром не ошибся в своей сути. Искала Сергея, нашла и 308, и 208, но не знала, которая из них он. Высчитала, нашла свою – чёрную и пустую.