Татьяна Дагович - Ячейка 402

Дети называли её просто «Аня» или «Анечка». Даже не «тётя Аня». Ей хотелось бы другого. Хотелось бы признания того факта, что она взрослая и поэтому имеет над ними определённую власть. Но они сразу чётко установили границы её влияния, дали понять, что свободу на сосиски не обменяют. И всё же, переглаживая бесконечную очередь мятого белья, только и ждала, когда сможет спуститься в детскую комнатушку и обрадоваться.

Дожди прошли. Зима день за днём насыпала холмы снега, но западный ветер их сдувал, нёс дальше. Снег больше не таял, вьюга то улетала, то возвращалась. Смотреть на белизну можно было только изнутри, через обмороженное стекло – выходы из Колонии были чаще всего заперты. А прогулки запрещены. Анна, хотя и беспокоилась за детей, которые не бывали на свежем воздухе, соглашалась с невидимым руководством Колонии – тепло важнее.

Этим вечером казнили противников, подбросивших бомбу на дискотеку в День основания Колонии. Анна ничего не меняла в своем распорядке и после ужина спускалась к детям с тарелками, расслабленная от того, что не надо спешить, как после завтрака или после обеда. Беспокойные колонисты торопились.

Колония была охвачена каким-то новогодним возбуждением: с самого утра обсуждали, утверждали, дрожали, бледнели, ждали. Казнь должна была быть долгой, разнообразной. В большом актовом зале, куда Анна так и не попала в День основания. Явка не была обязательной, но о том, что кто-то может пропустить зрелище, у большинства не возникало и мысли. Даже у тех, кто утверждал, что публичная казнь безнравственна и низводит общество на уровень Средневековья. Наоборот – переживали, что на всех не хватит мест. Бело-зелёные полы в коридорах заставили лотками с пончиками для тех, у кого были свои деньги, потому что от нервного напряжения хотелось жевать. Первые ряды выделили пострадавшим, обосновавшимся теперь в пятом корпусе. Всё они страдали от страхов и тоски.

Анна сначала собиралась, но в итоге решила не идти – из-за детей. Они бы расстроились, если бы она пропустила этот вечер, а в зале мест им не продумали. Поэтому не обращала внимания на всеобщий духовный подъём – это был не её праздник. «Опять ты как отщепенка», – укоряла баба Порфира.

Дети поели, потом Анна играла с ними в кегли. В роли кеглей выступали подобранные в мусорном баке пластиковые бутылки. Сверху доносился топот ног и гул голосов – колонисты собирались в большом зале. Анна видела утром, как туда несли мешки с песком. Ветер посвистывал сквозь щель в окне, но вечер был ясный. Полупрозрачный месяц поблёскивал над заснеженными деревьями. В комнатушке было очень тепло, почти жарко – видимо, к казни улучшили отопление.

Анна, сидя на коленках, катила пластмассовый шарик, и он чудом огибал бутылки, не сбивая ни одну. Все смеялись, кроме Саши. Катя забиралась ей на спину, но скатывалась. И сама смеялась. Теперь была очередь Коли. Мгновение – бутылки разлетелись. Анна расставляла их снова. На поверхности её лица плавала улыбка, как ивовый листик в холодной луже. «Ты не туда смотришь!» – закричала Катя и бросилась ей на шею. Анна послушно отвела взгляд от двери, некогда выкрашенной в белый. Топот и голоса над головой затихли, над подвальчиком висела непривычная тишина. Катя перебралась ей на спину.

– Я так люблю тебя, Анечка! Ты сегодня такая белая!

– Так, Саш, Коле три бала пиши. Теперь очередь Светы. Ну, Светик, покажешь мальчишкам?

Света подобрала шарик и покатила как попало, не целясь. Всё-таки сбила одну бутылку.

– Сбила, сбила! – рассмеялся Серёжа, хлопая себя по животу. Обхватил руками Колю и вместе с ним повалился на пол.

– Ты моя Анечка, – продолжала Катя, всё крепче впиваясь ручками в шею и прижимая своё маленькое лицо к спине Анны. Анна смотрела вверх. Потолок казался сегодня ещё выше обычного. Стандартный потолок, как в общих спальнях. Под ним болталась серая паутина. Чем бы снять её?..

– Смотри! В окно! – вскрикнул Коля. – Там кто-то только что за дерево забежал! Спрятался!

– Да нет там никого, выходы же закрыты!

– Есть! Это, наверно, кто охраняет нас, чтоб мы не убежали, – забормотал Серёжа. – Они всегда там по кругу ходят. Знаешь, даже летом надо не уходить далеко. Чуть дальше зайдёшь – и всё, они застреляют! Не предупреждают даже!

Дети подскочили к окну и уставились жадно. Анна медленно подошла.

– Застрелят, а не застреляют. Ну, и где он? Нет никого… Саш, давай, твоя очередь.

Саша был такой высокий для тринадцати лет, одного роста с Анной. И уже стеснялся ползать по полу, как она. Все замолчали. Он отвёл руку с шаром, изящно, как в кино или на картине. Длинный ноющий звук донёсся вверху. Анна зажмурилась. «Двери скрипят», – пробормотал Саша, и снова отвёл опустившуюся было руку, на этот раз дальше. Шар покатился по прямой. Бутылки разлетелись. Анна подскочила и захлопала в ладоши вместе с детьми: