Татьяна Дагович - Ячейка 402

– Знаешь, их уже нашли, – сказал он утешительно.

– Кого?

– Кто бомбу подбросил на дискотеку. Противников.

– Хорошо. Быстро.

– Да, хорошо. Я совсем рядом был. Жутко. Столько крови.

Анна посмотрела на Сергея. У него было серое лицо. Серое и лишённое выражения.

– Дискотека… Смешно, когда взрослые люди, как подростки, дёргаются на дискотеке.

– Мы тоже имеем право веселиться. Что бы ни говорили эти гниды… Противники.

– Серёжа, мне пусто. Совсем пусто.

– Пройдёт. Постарайся успокоиться. Пройдёт. Меня ждут ещё внизу. Надо помочь… Я потом к тебе обязательно подойду. Но вечером он не пришёл в 402. Уже погасили лампы, а женщины всё не замолкали, одни говорили не переставая, и никак не могли заткнуться, другие выли и никак не могли заткнуться. Одна ячейка, на противоположной стороне стойки, внизу, осталась пустой. Анна не могла вспомнить, кто там обычно спал. Сначала думала, что это маленькая рыжая дамочка, у которой справа блестели металлические зубки, но потом увидела эту дамочку с другой стороны.

Жизнь продолжалась, хотя многое шло наперекосяк. Быт Колонии быстро наладился. Легкораненые очухались, остальных раненых перевели в пятый корпус. Погибших похоронили. Среди них не было знакомых, поэтому Анна не ходила на поминки. Каролина, конечно, ходила и описала ей во всех подробностях церемонию прощания в актовом зале, не забыв добавить, что потом гробы вынесли из корпуса, а где закопали – никто не знает, но одна знакомая знакомого видела, что гробы просто поставили на асфальт, крышки рядом, всю ночь погибшие лежали в гробах как были, а с первыми лучами солнца все вместе поднялись, целые и здоровые, взялись за руки и шеренгой ушли в восточном направлении. «Угу», – сказала Анна. Ничего что в Колонии вместо Интернета локальная сеточка – в него всё равно не поместилось бы столько слухов, сколько в голову Каро. К слуху имелась система доказательств: во-первых, «гробы были те же, что в прошлый и позапрошлый раз, трещины и пятна на них многие узнали. Тебя тогда ещё не было. Значит, пустые потом забирают обратно, могут пригодиться». Во-вторых, «ты погулять снаружи любишь – ты когда-нибудь видела поблизости что-то похожее на кладбище? А?» Анна, совершенно зря, ответила: «Считают, что с нас и крематория хватит». Каролина вся съёжилась от этих слов и до конца смены не произнесла ни звука.

Она и так поглядывала на Анну с лёгким подозрением после Дня основания. То ли в противничестве, то ли в проблемах с головой. Они немного охладели друг к другу, но продолжали разговаривать во время смен, чтобы не рехнуться со скуки.

Сергей ещё некоторое время переживал происшествие – ходил подавленный, все разговоры сводил в больной теме. «Сколько можно размусоливать! – не выдержала Анна как-то. – Ты же взрослый мужик». Он кивнул согласно. Потом спросил, неужели она до сих пор его ненавидит за тот день. Ответила, что любит его. Иногда она читала в устремлённом на неё застывшем взгляде Сергея непреодолимую антипатию. Но он не предпринимал попыток освободиться от неё.

Она тоже не предпринимала попыток освободиться от Сергея. Он был частью её общественной жизни: почти у всех здесь были пары. В последнее время ей всё реже хотелось спать с ним. Он не был виноват, он ласкал её прилежно, несмотря на мелкие дневные размолвки – просто нужные гормоны не выделялись и не хотелось секса. Слишком много работы, слишком холодно в спальне.

В эти дни какое-то новое, непреодолимое одиночество охватило её – сильнее, чем в Лилиной квартире. Сейчас, когда вокруг жило и говорило столько людей, она оказалась одна среди них, совершенно одна. Никто нигде не мог ждать её, любить её; ни с кем не было тепло, ни о ком не хотелось думать. Все слова и жесты привязанности, естественные для сброшенных судьбой в одну дыру людей, стали автоматизированными знаками роботов, приличными, нужными, но не имеющими для неё значения. Иногда тоска становилась столь сильной, что она на несколько секунд переставала дышать, а потом долго кашляла без причины – без першения в горле или бронхах. Одиночество не отхаркивалась, сжимала зубы, чтобы прекратить дурацкий кашель и гладила дальше.

Когда появились дети, тоска смягчилась до меланхолии и фальшивый бронхит прошёл.

Как-то после обеда Анну подозвал шеф-повар, сообщил, что её очередь нести еду детям. Она понятия не имела ни о каких детях, но ей сунули составленные одна на другую железные тарелки, недовольно бросили, что дети внизу. Встретившийся Сергей сказал, что проще всё съесть самой и не заморачиваться; ответила, что не голодна. Их комнатку нашла – ориентировалась по шуму и смеху, которые смолкли, как только открыла дверь. Дети опустили глаза, лишь самая маленькая девочка смотрела прямо – оценивающе и сердито. Пять кроватей у стен.