Осаму Дадзай - Избранные произведения

Что касается финансовой стороны дела, то, по предварительным расчетам, Баба должен внести двести йен, я — сто, еще двести распределим между остальными. Вопрос об остальных учредителях пока оставался открытым. Для начала Баба решил познакомить меня со студентом Токийской школы искусств Сатакэ Муро, который приходился ему родственником.

В четыре часа дня я был в кафе, где работала Кийтян. Баба уже ждал меня, сидя на скамье, покрытой красным ковром. Одет он был по моде эпохи реставрации в темно-синее узорчатое хитоэ и хлопчатобумажные хакама. У ног Баба на корточках примостилась Кийтян в кимоно с узорчатым красным поясом и с белыми цветами в волосах. В руках она держала поднос и пристально снизу вверх смотрела на Баба. Слабые лучи заходящего солнца падали на его иссиня-бледные щеки. Сумерки, постепенно сгущаясь, окутывали их фигуры. Эго было какое-то странное зрелище, от которого отдавало лисьим духом.

Когда я приблизился и окликнул Баба, Кийтян коротко вскрикнула, оглянулась и, блеснув белыми зубами, улыбнулась мне. Ее полные щеки заметно покраснели. Неизвестно почему растерявшись, я пробормотал: «Виноват». Выражение ее лица резко изменилось, мгновение она пристально и необычайно серьезно смотрела мне в глаза, потом резко повернулась и, пытаясь загородить лицо подносом, убежала в глубину кафе. У меня было такое чувство, словно не живые люди, а марионетки двигались передо мной. С подозрением посмотрев ей вслед, я молча сел на скамью.

Баба, ухмыльнувшись, заговорил:

— Всему верит. Все-таки это хорошо, правда? — Чашка с изречением, как и следовало ожидать, давно исчезла, и теперь он держал в руках обычную, как у всех посетителей, чашку из зеленовато-голубого фарфора. Отхлебнув чаю, продолжал:

— Посмотрела на мою щетину и спрашивает: «За какое время они так вырастают?» — «За два дня, — ответил я и серьезно добавил: — Посмотри внимательно, невооруженным глазом видно, как они растут». А она и вправду молча села у моих ног и уставилась мне на подбородок своими большими, как блюдца, глазами. Удивительно! Послушай, как ты думаешь, она верит в это благодаря собственному невежеству или уму? Может, стоит написать роман под названием «Верить»? А верит В. Потом один за другим появляются персонажи С, D, Е, F, J, Н, и, кто как может, стараются оклеветать В. Но А продолжает верить В, ни на минуту не поддается сомнениям, не теряет уверенности. А — женщина, В — мужчина. Скучный роман, да? Ха-ха!

Слушая его, я почувствовал: надо немедленно сделать вид, будто я совершенно не догадываюсь о том, что происходит в его душе. Поэтому, прикинувшись заинтересованным, спросил:

— А что, если тебе попробовать написать такой роман? Неплохая идея. — И с нарочито безразличным видом принялся разглядывать стоящую передо мной статую Сайго Такамори [39] Сайго Такамори (1827 1877) видный японский полководец и государственный деятель периода реставрации Мэйдзи. .

Баба был спасен. Обычное угрюмое выражение вернулось на его лицо.

— Ну, мне не написать романа. Ты любишь рассказы о всяких невероятных случаях?

— Люблю. Пожалуй, они больше, чем что-либо другое, стимулируют мою способность фантазировать.

— А как тебе такая история? — Баба кончиком языка облизал нижнюю губу. — Высший предел познания действительно существует. Это огненная бездна, повергающая в трепет. Только мельком заглянув в нее, человек лишается дара речи и, взяв перо, обнаруживает, что не способен начертать ничего, кроме собственного профиля на краешке листа. И все же у него возникает тайная мечта — написать самый грандиозный роман в мире, по сравнению с которым все остальные романы покажутся на редкость скучными. Это будет действительно грандиозное произведение. Оно подскажет решение даже такой трудной проблемы, как самосознание. Представь себе мучения человека, надевающего шляпу: сдвинув ее на затылок, он раздражается, не может успокоиться, надвинув на лоб, и даже сняв ее совсем, не находит облегчения и продолжает чувствовать себя неловко. Так вот, даже из этого положения роман сможет указать выход, простой и ясный, словно поставленная на доску шашка. Ясный? Да. Безветрие. Хрусталь. Выбеленные временем кости. Утренняя свежесть. Впрочем, нет. Никаких определений. Просто «выход». Такие романы есть. Но человек, которому приходит в голову написать нечто подобное, на глазах худеет и чахнет, а через некоторое время либо сходит с ума, либо кончает с собой, либо навсегда замолкает. Ведь Родигэ кончил жизнь самоубийством. Ты знаешь об этом? Говорят, что Кокто близок к помешательству и целыми днями курит опиум, а Валери за последние десять лет не смог написать ни слова. Даже в Японии из-за этих романов было немало трагических жертв. Правда, послушай…