Осаму Дадзай - Избранные произведения

Отани-сан сидел в это время в зале один и все видел. И вдруг он встал, подошел к шкафу, оттолкнул мою жену, сгреб деньги и запихнул их в карман. Пока мы стояли разинув рот, он спокойно спустился вниз — только тут его и видели. Наконец я пришел в себя и бросился вместе с женой за ним вдогонку. На улице я хотел было крикнуть: «Держи вора!» — чтобы с помощью прохожих поймать его. Но, ведь, что ни говорите, Отани-сан — наш знакомый, и я не стал позорить его. На этот раз мы решили следовать за ним, что бы ни случилось, точно узнать дом, где он живет, и по-хорошему попросить вернуть деньги. Мы ведь всего-навсего беззащитные торговцы, поймите нас.

И вот наконец с большим трудом нам удалось выследить его. Все у нас так и кипело от негодования, но все же, как вы, вероятно, слышали, мы вежливо попросили его вернуть деньги. А он — на что это похоже — даже ножом угрожал.

Я снова почувствовала, что смех начинает душить меня, я невольно засмеялась. Жена торговца смущенно улыбалась. Я смеялась долго, хотя прекрасно понимала, что это производит дурное впечатление, но что поделать — я не могла остановиться. Не знаю, что имел в виду муж, когда написал свое стихотворение «Смех после гибели», но оно почему-то мне неожиданно вспомнилось сейчас.

Однако я понимала, что положение очень серьезное и тут одним смехом не отделаешься. Подумав немного, я сказала:

— Хорошо. Все это я сама улажу. Подождите еще один день, до завтра. Пока не ходите в полицию. А завтра я сама приду к вам.

Я с трудом уговорила ресторатора согласиться с моим предложением.

Они ушли, а я долго еще сидела на полу одна в пустой и холодной комнате, пытаясь найти выход из создавшегося положения. Но в голову не приходило ни одной удачной мысли. Я поднялась, скинула халат, легла под одеяло рядом с моим мальчиком и, гладя его по головке, просила бога, чтобы это завтра никогда не наступило.

В свое время в Токио, в парке Асакуса, около пруда, мой отец содержал уличное кафе с национальными блюдами. Мать моя умерла рано. Вдвоем с отцом мы жили в небольшой комнате одноэтажного домика и вдвоем же трудились в своем кафе. Мой теперешний муж часто посещал в то время наше кафе. Тайком от отца я стала с ним встречаться. Когда я почувствовала, что должна стать матерью, я растерялась — что ждет меня теперь.

В конце концов я очутилась на положении его жены. Конечно, свои отношения мы юридически не оформили, и наш мальчик считается незаконнорожденным. Муж мой часто пропадал на несколько дней, случалось, что я его не видела целый месяц; где он, что он делает — я не знала. Возвращался он домой всегда пьяным, с бледным дрожащим лицом. Иногда он молча смотрел на меня, и крупные слезы текли у него по щекам. А иногда вдруг крепко прижимал меня к себе и, дрожа всем телом, лихорадочно шептал:

— Нет, так больше нельзя! Страшно! Понимаешь ли ты, страшно! Мне страшно! Помоги мне!

Всю ночь затем он стонал, бредил, а наутро вставал совершенно разбитый, опустошенный. Потом снова куда-то исчезал, и снова я его не видела несколько дней подряд. Только благодаря тому, что два-три старых знакомых мужа по издательству изредка приносили мне деньги, мы с сыном не умерли от голода…

Я забылась в тяжелом полусне, а когда открыла глаза, с улицы уже пробивались в окно первые лучи восходящего солнца. Я встала, привела себя в порядок, усадила мальчика на спину и вышла на улицу. Я чувствовала, что больше не могу оставаться дома.

Без определенной цели направилась я в сторону вокзала. В лавке перед вокзалом я купила мальчику еды. И тут, как бы очнувшись, я села на трамвай в направлении Китидзёдзи. Взявшись за ручку, я случайно бросила взгляд на потолок вагона, там висело рекламное объявление, на котором стояла фамилия моего мужа. Это было объявление журнала, в котором муж опубликовал большую статью под названием «Франсуа Вийон». Я читала название статьи, фамилию мужа, и вдруг горячие слезы стали застилать мне глаза. Объявление стало мутнеть, расплываться, а потом исчезло совсем.

Я сошла у Китидзёдзи побродить по парку Иногасира. Около пруда уже совсем не осталось криптомерий, их вырубили, словно здесь собирались что-то строить. При виде этого мною вдруг овладело тоскливое чувство пустоты.

Сняв ребенка со спины, я присела на полуразваленную скамейку у пруда и дала сыну немного батата.

— Посмотри, какой красивый пруд! — сказала я сыну. — Только раньше здесь было много-много золотых рыбок, а теперь их нет.

Он ничего мне не ответил, не спросил. Не знаю о чем. думал в этот момент мальчик. Набив рот бататом, он вдруг как-то странно засмеялся. Вот ведь родной сын, а в ту минуту он показался мне полным идиотом.