Латифа Aз-Зайят - Открытая дверь

Задав вопрос, профессор со скучающим видом останавливался против нее и хладнокровно ждал ответа. Его бледное и — чего греха таить — довольно интересное лицо становилось абсолютно бесстрастным и невыразительным. И обращался он к ней обычно так, будто спрашивает не Лейлу Сулейман, а кого-то другого. Когда же она отвечала, по его виду трудно было догадаться — слушает он ее или нет.

Лейлу не покидало ощущение, что профессор Рамзи хоть и присутствует в аудитории, но в то же время будто находится не здесь, а в совершенно ином мире, отгороженном от всех невидимой прозрачной стеной.

Как бы Лейла ни отвечала, профессор, как правило, находил ее ответы недостаточно вразумительными или вообще бессмысленными. Но она не обижалась… Такого же мнения он обычно был и о других студентах. Ее бесило только то, что к ней он, пожалуй, придирался больше, чем ко всем остальным. И когда Рамзи произносил обидные слова, на его губах появлялась скептическая улыбка, а холодные глаза зажигались, будто он торжествовал победу над заклятым врагом. В это время невидимая стена исчезала, профессор превращался в живого человека. Бог спускался на землю, студенты шутили, смеялись его остротам, направленным, конечно, в ее адрес, в адрес Лейлы…

— Нет, нет, — говорил он. — Вы, мадемуазель, неправы! Вы пытаетесь философствовать, а философия не всегда верный путь к истине! В данном случае нужно не философствовать, а анализировать!

— Знаете, мадемуазель, чего вам не хватает в ваших мечтаниях? Четких формул! Эти формулы вам может дать философия, стройная система универсальных законов и правил, пригодных во всех случаях жизни…

— Да, философия не ваше призвание, мадемуазель, — заключал он уже по другому поводу. — Вам следовало бы поступить на литературное отделение. Там, может быть, ваша мечтательность и пригодилась бы…

Между ними ни на минуту не прекращалась тайная война. Он диктовал ей условия капитуляции, но Лейла их не принимала и продолжала неравную борьбу, которая все больше и больше изнуряла ее и незаметно подтачивала силы.

Сначала она не понимала, чего добивается профессор Рамзи, но вскоре все прояснилось. Он был из тех людей, которые свое мнение считают единственно правильным, а к точке зрения других относятся скептически. Он никогда не восхищался чьим-либо ответом, считая, что восхищение — это плебейское чувство, не достойное культурного человека, который должен всегда уметь сдерживать свои эмоции. Из всех ответов профессора удовлетворял лишь тот, который полностью совпадал с его взглядом на данный вопрос и подтверждался его собственными доводами. И он хотел во что бы то ни стало заставить девушку беспрекословно подчиняться себе.

Надо сказать, что к этому времени Лейла уже вышла из того возраста, когда хочется делать все наоборот. Ее нельзя было обвинить в чрезмерном упрямстве. Напротив, очень часто она соглашалась с другими, не вступая в спор. Но на этот раз она ни за что не хотела уступать противнику. Лейла словно чувствовала, что стоит только сдать позиции, как на ее голову обрушится беда.

— Ну, что ты упрямишься? — недоумевала Адиля. — Неужели ты не понимаешь, какого он ждет ответа?

— Он ждет, чтобы я все повторяла за ним, как попугай!

— Ты, действительно, заладила свое, как попугай! Что же, по-твоему, пусть лучше все время придирается? Ведь он не отстанет от тебя, пока не добьется своего.

Лейла промолчала. Ведь не могла же она в самом деле сказать Адиле, что какое-то смутное чувство останавливает ее от того, чтобы признать себя побежденной. Если бы она вдобавок еще призналась, что боится доктора Рамзи и чувствует какую-то опасность, которую она пока сама не уяснила, та, наверное, просто подняла бы ее на смех и объявила сумасшедшей.

Лейла держалась изо всех сил. А доктор Рамзи вкрадчиво и упорно продолжал мучить свою жертву. Ежедневные ехидные замечания в адрес Лейлы действовали на нее, как вода, что по капле долбит даже самый твердый камень. Сопротивление девушки начинало постепенно ослабевать, доктор Рамзи все больше и больше парализовал ее волю. Его лицо пугало Лейлу и в то же время непонятным образом волновало.

Услышав, что доктор Рамзи опять назвал ее имя, Лейла встала. Профессор, приняв свою излюбленную позу, прищурился. На губах его играла еле заметная улыбка. Нет, то была улыбка не восхищения, не удивления, а скорее уверенности в своей несомненной победе, надо лишь проявить еще немного настойчивости и терпения.