Михал Вивег - Лучшие годы - псу под хвост

— А тараканы? — с улыбкой спросила мать Квидо, почувствовавшая, куда он клонит. — Тараканов там нет?

— Тараканов? — Отец Квидо секунду колебался, может ли он сослаться и на тараканов. — Кто знает. Но одна стена вся в плесени.

— В плесени? Ну ясно. А как обстоят дела в этом одноместном номере с клопами?

Отец Квидо понял, что его раскусили.

— Нет, я серьезно. Это был бы международный скандал, если бы бедной Миряне пришлось в нем жить.

И наконец, сославшись на традиционное славянское гостеприимство, которым он-де чувствует себя связанным, он, как и предполагалось, спросил, нельзя ли им на несколько дней приютить молодую инженершу в бабушкиной мансарде.

— А бабушка? — удивилась мать Квидо. — Впрочем, я уже знаю: она перейдет к детям.

— Она и сама много раз жила за границей в частных домах, — веско аргументировал свое предложение отец Квидо. — Я уверен, она войдет в наше положение.

— Сегодня это еще детская комната, — объявила бабушка, узнав о предстоящем переселении, — но завтра это будет концлагерь для престарелых!

Оскорбленная, она все же подчинилась решению, и Миряна смогла поселиться в ее комнатушке.

В первый же вечер молодая югославка приготовила для всей семьи (конечно, за исключением бабушки, не выходившей из детской) какое-то национальное блюдо вроде местного лечо. Оно было несколько непривычно на вкус, и маленький Пако весь ужин тотчас выдал обратно. Зато отец Квидо при всем своем холодном отношении к овощам потребовал добавки и обстоятельно расспрашивал Миряну о способе его приготовления. Говорили они по-английски, что напомнило Квидо и его матери, практически не понимавших их, о временах, когда отец с бабушкой предавались беседам на тему географии туманного Альбиона.

После ужина зашла речь о работе.

— Миряна говорит, что во внешней торговле ее прежде всего привлекает возможность постоянного общения с интересными людьми, — переводил отец Квидо жене.

— Замечательно! — сказала мать Квидо и мило улыбнулась Миряне.

— Ну а дальше? Что ты на это скажешь? — судорожно улыбался отец Квидо. — Я же должен что-то перевести.

— На это я ничего не скажу.

— Как так «ничего»?

— А так. Ничего. Nothing.

Миряна, обнажив в улыбке белоснежные зубы, вопросительно подняла брови. Отец Квидо чертыхнулся про себя и что-то произнес по-английски. Квидо показалось, что он услыхал слово «interesting».

— Обычный треп, — бросил он матери.

— Меня удивило бы обратное, — сказала его мать.

— Миряна хочет, чтобы ты рассказала ей что-нибудь о себе, — снова начал отец Квидо. — Ей кажется, что в тебе есть какая-то необычная мудрость и уравновешенность.

— Скажи ей, что это старость и апатия.

Отец Квидо пронзил жену взглядом.

— А дальше? Что делаешь, что делала… Ну открой же рот! — наседал отец Квидо.

— Не устаю удивляться — вот что делаю, — сказала мать, широко улыбаясь. — А что делала? Да что могла. По большей части что-то, чтоб не замерзнуть. Еще детей делала. А языки не учила. Папа говорил мне, чтобы учила, а я его не послушалась. Ходила на балет, в театр, на лодке кататься, в кино, но учить языки — ни в какую! Послушайся я его…

— Ты что, не можешь остановиться? — оборвал жену отец Квидо и что-то перевел Миряне.

— Не выглядела бы я сейчас дура дурой, — докончила мать.

— Пусть она выучит чешский, — сказал Квидо матери, — если хочет нас понимать.

— Что, спрашивает она, ты любишь? — снова сказал за Миряну отец Квидо.

— Иди в задницу! — сказала мать Квидо.

— А не можешь ли ты сказать Миряне, что ты любишь в жизни?

— О господи! Вишневый мармелад. Театр. Теплый ветер. Интимную жизнь. Карлов мост. Пододеяльники и наволочки из модротиска. [35] Модротиск — синяя хлопчатобумажная ткань с белым узором. Семью. Якуба Шиканедера. [36] Якуб Шиканедер (1855–1924) — чешский художник, портретист и автор пражских пейзажей. Вкус, ум и терпеливость. Американскую папу для курильщиков. И тебя. Иногда. Переведи ей это, размазня ты эдакая!

— Пусть Квидо тоже что-нибудь скажет. — Отец Квидо улыбнулся Миряне. — Уже два года учит язык.

— Ничего говорить я не стану, — сказал Квидо.

— Если не будешь знать языки, Европа, — отец Квидо указал на Миряну, — никогда для тебя не откроется.

— Потрясающая метафора, — сказала мать Квидо и с улыбкой зевнула. — Я иду спать, — обратилась она к мужу. — И была бы очень рада, если бы Европа на этой неделе не открылась даже для тех, кто знает язык. Good night everybody! [37] Всем спокойной ночи! (англ.)