Захар Прилепин - Восьмерка

Надо было что-то быстрей подумать о Лехе — самое главное, самое нужное, самое-самое.

Ведь они так знали друг друга…

«Сколько мы знали друг друга?»

Новиков уселся прямо на пол и стал кусать губу.

Тут, наконец, вспомнилось, совсем без мыслей и слов — а просто полыхнуло где-то в голове, как они с Лехой слушают новый альбом Брайна Ферри и пьют чай с малиновым вареньем… как они напились пива до такого состояния, что заснули на детской площадке, а разбудили их дети, вышедшие играть в песочнице… как они сидели в очередной бане — и разговаривали так, как с Ларкой Новиков не разговаривал никогда: взахлеб, с точно отмерянными приправами из здорового цинизма, юморка, матерка…

Он почти уже заплакал — чего с ним так и не случилось с того самого дня, — но тут без звонка ворвалась Ларка, ее каблуки, ее чулки, полы ее плаща, а следом зашли и родительские ноги — материнские дачные кеды, отцовские кроссовки…

Все столпились вокруг Новикова, как будто он вернулся с войны, с полюса, откуда-то из страшного и сурового далека.

— Как же Леха? — сказал, весь кривясь и почти уже рыдая Новиков. — Леха — как же он так? Ну?

— Да живой твой Леха, — сказала мать.

— Живой? — Новикова тряхнуло так, словно с него самого только что сняли расстрельную статью и отпустили на все стороны, дав денег на проезд.

— Живой-живой, — ответил отец, потому что заметил, как Новиков, не доверяя женщинам — ни матери, ни Ларке, — воззрился на него.

— Правда, пап? — спросил Новиков.

Мать сразу же заметила это «пап», у нее довольно дрогнули глаза; да и отец как-то странно сморгнул и ушел куда-то поскорей.

— Господи, какое счастье! — завопил Новиков.

Ларка одной рукой гладила своего желанного по руке, а другой, под столом, — по ноге, и мизинец нетто и сползал с ноги прямо в пах, сразу растревожив Новикова до легкого душевного мандража.

— Цыть! — сказал он Ларке шепотом, весело сыграв глазами.

Мать все это, конечно, заметила, но сделала вид, что ничего не видит.

Они все сидели на кухне, только отец, опрокинув рюмку, вспомнил о чем-то своем и вышел на минутку.

— Пап, я нож твой… утопил! — крикнул Новиков, почему-то решив, что отец ищет свое холодное оружие.

Отец притих, явно услышав сына.

— Как же ты, сынок? — спросила мать негромко.

Новиков поморщился: вот так, мол.

— Да черт с ним! — внятно ответил отец из родительской комнаты, и мать облегченно качнула головой, посмотрев при этом на Ларку — а Ларка ответила ей понимающим женским взглядом.

— И бинокль, пап, — быстро добавил Новиков.

В этот раз отец молчал чуть дольше, но на самом деле он просто подыскивал рубашку поприличней, чтоб перед Ларкой смотреться хорошо.

— И нож — черт с ним, — сказал отец, заходя. — Черт с ним, сынок.

Все засмеялись и выпили поскорее.

После известия о Лехе, — о его, слава Богу, не свершившейся погибели, Новиков почувствовал какое-то тихое, но очень внятное освобождение. Как будто Леха разом снял с Новикова и боль, и стыд за самого себя.

Однако ж Новикову точно не хотелось все это превращать в праздник, пока он не разобрался, что там с товарищем.

— Лар, скажи мне все-таки про Леху, — попросил он, едва родители отвлеклись на что-то свое. Мать встала к плите, а отец всем телом повернулся к ней, что-то ей в привычной манере выговаривая.

— Ой, ну, слушай, там ничего веселого, но и страшного ничего, — ответила Ларка, явно желая поскорее со всем этим закончить. — Леша твой, в общем, пытался повеситься — он был сильно пьяный, или обкуренный, или и то, и другое… И там было много людей в доме. Его сняли прямо через пятнадцать секунд — грохот услышали в ванной и ворвались. Там в компании была девушка — она медик. Она сразу укол ему сделала какой-то. В сердце, что ли. Он к утру протрезвел — всем говорит, что не помнит ничего… И просит никому не рассказывать… Но все уже знают, конечно.

Новиков представил своего Леху, высокого, даже длинного, — на краю ванны, нелепого. А его попугай на плече? Он куда делся в эту минуту? Пощекотал его — или взлетел и начал биться в решетку вытяжки?

От жалости и горести Новиков зажмурился и сидел так, пока не соскучился в своей темноте по свету.

— Надо бы съездить к нему? — сказал Новиков своей любимой, раскрывая глаза. — Прямо сейчас поехали? Или его к нам? Пусть приедет? Мам, ты чего там наготовила? Я хочу Леху позвать.

По кухне пролетела медленная муха.

— Разве можно висельника-то в дом? — отозвалась мать.