Брайон Гайсин: Заложники

— Он узнаёт меня? — спросил Хамри.

Ахмед яростно закивал.

— Хамри, — широко улыбнулся он. — Брат мой.

Они завели разговор, и Хамри пришла в голову жуткая мысль, что произошла ошибка: его друг вовсе не сошел с ума. Однако вскоре ответы Ахмеда стали бессвязными, и он начал беспомощно улыбаться, словно смеясь над своим безумием. Хамри достал доску, и они принялись играть в шашки. Хамри старался, чтобы Ахмед выиграл, но бедный мальчик играл хуже, чем прежде.

Мать принесла кипящий чайник на горшке с углями, и Хамри стал заваривать чай. Ахмед наблюдал за привычным ритуалом с тайной улыбкой, словно давая понять, что сам бы смог сделать лучше, будь он свободен. Но, когда чай разлили, он не смог пить его без посторонней помощи. Мать стояла рядом и кормила его медовыми пирожками, оставляя себе крошки, а Хамри раскурил длинную трубку. Мальчики несколько часов курили, не обменявшись ни единым словом. Во дворе стемнело, тишину лишь изредка нарушало чирканье спички или звон цепи Ахмеда. Хамри больше не видел угнетавшей его улыбки Ахмеда, а вскоре и вовсе забыл, где он и отчего здесь оказался.

Когда он поднялся и собрался уходить, мать Ахмеда вцепилась ему в рукав.

— Возьми с собой младшего брата Ахмеда, — взмолилась она. — Мне нечем его кормить, а он смышленый парень. — Она показала на мальчика, сидевшего в углу возле угольной жаровни, озарявшей исхудалое лицо и большие темные глаза. — Знаю, в твоем ремесле нужно быть смелым и опытным, но он может тебе пригодиться. Смотри, он совсем маленький и спрячется там, где охрана его не заметит. И он бегает, ох — видел бы ты, как быстро он бегает. Не плати ему, просто корми, давай ему немножко поесть. Возьми его, возьми с собой, и увидишь, на что он способен.

Хамри так и не узнал, на что способен мальчик. Их поезд выехал из Арчилы, но неожиданно остановился посреди выжженной пустоши по дороге в Танжер. Хамри спрятал мальчика под вагоном, показав место, где тот может уместиться среди железных деталей, как и сам когда-то делал, обучаясь своему ремеслу. Когда поезд внезапно остановился, мальчик увидел страшные тяжелые сапоги охранников и приклады ружей. Перепуганный до смерти, он попытался перебраться в другое место. И в этот момент поезд внезапно тронулся, и мальчик свалился под колеса. Люди стали выглядывать из окон, услышав его жуткие крики.

Извивающегося мальчика подобрали взрослые, а две изголодавшиеся рыжие собаки устроили драку из-за его отрезанной руки. Неподалеку араб жарил пышки, и кровоточащую культю сунули в кипящее масло. Прижигание спасло ему жизнь, но, когда Хамри привез его к матери, мальчик обезумел от боли.

Хамри остался жить в домике, пока мальчику лечили руку. Пару недель мать сидела, безнадежно склонившись, подле сына, сгоняя мух с его лица и руки. Хамри готовил и кормил семью. Когда мальчик пришел в себя, сразу стало ясно, что сделать можно только одно. Хамри пошел к кузнецу и заказал цепь и еще одно железное кольцо, поменьше. На мальчика надели ошейник и приковали рядом с Ахмедом. Братья рассмеялись, увидев, что оба сошли с ума. Им нравились одинаковые железные ошейники, и они стали спрашивать, почему Хамри не носит такой же. Он в ярости вышел, хлопнув дверью, но они еще несколько часов смеялись, подзывая его и дразня; наконец, не выдержав, Хамри выбежал на улицу.

Вечером он машинально вернулся, точно к себе домой. Ужин ждал его. На следующей неделе он купил известь и стал белить домик, потом починил плоскую крышу и цистерну, готовясь к сезону дождей. Мать бродила вокруг, равнодушно помогая; они редко обменивались словом. Хамри избегал сумасшедших братьев, — их заговорщицкий смех раздражал его. Он редко выходил на улицу, почти всегда сидел дома, как прежде в кафе. Он курил и забывал, что есть еще что-то на свете.

Как-то раз мать попросила у него денег, и он обнаружил, что совсем ничего не осталось.

На рынке был один торговец — сидел в лавке размером со шкаф, такой маленькой, что старик мог достать любой товар с полки, не вставая. Торговец давал деньги под огромные проценты, но Хамри, общавшийся с ним по контрабандным делам, никого другого не знал. В тот вечер Хамри пошел к нему, но ростовщик просто сидел, точно идол, поправлял грязную феску и расчесывал длинную жирную бороду, и даже не поприветствовал его, точно был глухим или Хамри — невидимым. Говорить с ним было все равно, что с товаром на полках, но, в конце концов, старик наклонился к Хамри и ткнул его тощим пальцем в грудь, так что парень чуть не вылетел на улицу.