Эмманюэль Роблес - Это называется зарей

— Ты красивая, — молвил он. — Я знаю таких, кто заплатил бы за тебя дороже, чем я…

— Дай мне их адрес, — с насмешкой отозвалась Сильвана.

— О, ты не заставишь себя упрашивать. Знаем мы этих офицерских жен…

Сильвана что-то ответила резким тоном, но он ее даже не слышал. Подойдя к столику с ликерами, он налил себе рюмку шартреза. Англичанин мог тут же решиться. Мысль о том, что это дело имеет все шансы закончиться очень быстро и, в таком случае, принесет ему значительную прибыль, приятным и сладким теплом разлилась по всему телу. Ему захотелось снова подразнить Сильвану, но тут он заметил, что она смотрит на него с ненавистью, и на мгновение просто остолбенел, застыв с рюмкой в руках. «До чего же люди глупы! — подумал он. — Обидчивы, как кобры!»

— Почему ты расстреливаешь меня своими красивыми глазками, словно из пистолета? — с улыбкой спросил он.

Она пожала плечами.

— Хочешь шартреза? — добавил он непринужденным тоном.

— Нет, — сухо сказала она.

Он вздохнул. «Если бы я жил возле большого города, вроде Неаполя или Милана, — подумалось ему, — я мог бы иметь женщин навалом. А когда разонравятся мне, посылал бы их ко всем чертям».

Он похлопал ее по спине, словно молодую кобылку. Спиртное вселяло оптимизм. Но в сознание его незаметно вкралась мысль о том, что вскоре ему так или иначе придется избавиться от Сандро, ибо в жизни на первом месте стоит задача устранения всех причин возможных неприятностей. Он по достоинству оценил приступ гнева Сильваны. Ему не нравилась нежность у женщин. Он главным образом любил в них покорность. Укладываясь на диван, он говорил себе, что потаскушки с виа Рома в Неаполе намного превосходили в постели всех этих женщин на содержании, которые манерничали, отказываясь участвовать в любовных играх, считая их оскорбительными для своего достоинства. У них, видите ли, есть достоинство… И притом неаполитанские малютки обходились дешевле. Можно было найти таких, кому не больше семнадцати-восемнадцати лет, они отличались очаровательной смелостью и восхитительной наивностью. И никакой опасности венерических заболеваний… Он закурил сигарету. «Да если бы такая девушка, как Магда, вместо того чтобы выйти замуж за этого голодранца Сандро, захотела, я бы устроил ее в Кальяри; у нее была бы совсем другая жизнь, жила бы себе припеваючи и горя не знала, женщины глупы, у них птичий ум, хотя, признаться, то, что она умерла, впечатляет…»

Англичанин явился на свидание ровно в пять. Роста он был маленького, одет весьма просто, на голове — фуражка с кожаным козырьком. На его худом, обветренном лице выделялись очень светлые глаза, смущавшие своим блеском и неподвижностью. Гордзоне заметил, что они никогда не моргают. Англичанина звали Кулидж, по-итальянски он говорил довольно хорошо. Он проворно взобрался в «Де Сото» Гордзоне, а маклер тем временем расположился на заднем сиденье. Когда они выехали на дорогу в Салину, стемнело. Шел дождь. Но у самого горизонта на западе между тучами появились тусклые просветы. Фары высветили на шоссе стадо баранов. Слегка притормозив, Гордзоне долго гудел. Скрестив руки на животе, англичанин зябко съежился и умолк, словно задремав. Обогнав стадо, Гордзоне снова набрал скорость. Он чувствовал себя уверенно, не сомневаясь в своем могуществе. «Де Сото» была послушной, удобной в управлении машиной. Мотор работал как часы. «Если это дело сладится, я дарю себе две недели отдыха в Неаполе…»

В это же самое время Сандро двинулся с пляжа, направляясь в Салину. На этот пляж он приходил купаться летом вместе с Магдой. Теперь же шел дождь… Волны вздымались в темноте и клокотали, разбиваясь о берег. Казалось, весь мир рушится. Вокруг было черным-черно, все погибало, таяло под мощным натиском дождя. Лишь иногда глаз различал вдалеке смутные блики, мимолетные просветы, последние отблески вселенной в агонии. Сандро чувствовал себя окончательно загнанным в угол и побежденным. Он оказался посреди огромного стада быков, толкавших его головами, но знал, что настоящие враги не здесь. Надо было вырваться из этой ловушки и снова искать, преодолеть усталость, сковавшую его мускулы. Он дрожал. Совсем рядом обрушилась волна, окатив его ноги и устремившись ледяными струями прямо к сердцу. Слева от шоссе выскочила машина, прорезав тьму ослепительными лучами фар, затем растворилась во мраке. Откуда Сандро было знать, что это машина доктора? Со стороны моря не утихал барабанный бой. Главное — выбраться, наконец, из этого песка, в котором увязали ноги. Он знал, что его где-то ждут, что он и так уже опаздывает. «Мне надо выйти на дорогу». Продвигался он с трудом, и вдруг его охватила паника при мысли, что он может упасть без сил, а цель, между тем, так близка! Над ним в вышине раздавался яростный крик, звенели чьи-то голоса. А ему хотелось услыхать один-единственный голос, с неистовой силой он жаждал внимать этому голосу, который умолк, но все еще звучал в его испепеленной душе.