Эмманюэль Роблес - Это называется зарей

— Зачем создавать неприятные ситуации! — заметил Валерио. — И стоит ли напрасно волновать этих несчастных людей. Я предпочел сказать вам об этом. Я не сомневался, что вы не знаете, в каком состоянии находится эта бедная женщина.

Он и сам удивился своей непринужденности и едва выслушал ответ Гордзоне. «У этого типа не так много друзей. Но ему на все, должно быть, плевать. Он наслаждается жизнью на свой лад. Как другие, например, занимаются онанизмом».

— Откуда мне было знать? — доносился сзади голос Гордзоне. — Я уже месяца три туда не заглядывал!

— Разумеется, — сказал в ответ Валерио, направляясь к двери. И слегка повернувшись, еще раз повторил: — Разумеется.

Он понял, что его так влекло: море, видневшееся в окне море, почти белое в потоках света. И ни единого шанса сбежать. Мечта рушилась, растворялась в солнечном вихре. На Сицилию в это время года… С Кларой. Внезапно его захлестнуло щемящее чувство несправедливости, и он с презрением взглянул на следовавшего за ним Гордзоне.

— Я предупрежу Сандро, — сказал он, взявшись за ручку двери.

В доме чей-то голос напевал сардинскую мелодию. «Тридцать пять лет, старина. Надо спешить».

Торопясь поскорее уйти, он забыл пожать руку Гордзоне. У него не было осознанного, ясно выраженного намерения унизить Гордзоне. Просто его разволновала песня. А главное, ему не давала покоя мысль, что надо торопиться, как можно скорее уходить отсюда. Однако на пороге он задержался.

— Я благодарю вас и прошу извинить меня за причиненное беспокойство, — сказал он весьма учтивым тоном.

— До свидания, доктор, — угрюмо ответил Гордзоне.

— До свидания.

Валерио уже шел по аллее, немного успокоенный тем, что очутился на улице. «Клара думает обо мне», — утешал он себя. И вдруг ему захотелось оказаться подле нее, услыхать ее голос. «Ей надо установить телефон». Он сел в машину, включил мотор и тут только заметил, что Гордзоне, стоя на крыльце с помрачневшим лицом, не спускает с него глаз.

Промчавшись минут десять по шоссе на Кальяри, он вновь свернул на ухабистую дорогу, ведущую к дому Сандро. Из-за глубоких колдобин ему пришлось перейти на вторую скорость и ехать помедленнее. Стояла жара. Справа и слева сарая, потрескавшаяся земля пологими откосами устремлялась к небесам, кое-где иссохшие оливковые деревья с отчаянием вздымали вверх свои оголенные ветви. Потом показалась рощица эвкалиптов. Тут начинались угодья Гордзоне. У Валерио вдруг появилось ощущение, будто до сего дня он никогда не был свободен: за него все решали другие и, в общем-то, у него попросту украли жизнь. То была нелепая идея, еще не оформившаяся окончательно в его сознании, и тем не менее она вызывала у него всплески возмущения, взвинчивая его. Он взглянул на часы. Скоро полдень. В то же время другой, более привычный голос нашептывал ему, что напрасно он ранил тщеславие Гордзоне. Валерио резко нажал на тормоз. Машина остановилась у двери Сандро. С минуту он ждал, пока залает собака. Но собака так и не залаяла. В доме стояла тишина, ставни были закрыты. А всего несколько месяцев назад дом, верно, дышал счастьем.

Он вошел внутрь. Сандро сидел у изголовья спящей Магды, судя по всему, мысли его витали где-то далеко. В полумраке его худое лицо выделялось белым пятном. Валерио медленно приблизился к постели. Сандро не шевельнулся, только поднял голову. Казалось, его удивило появление доктора, и он со вздохом встал.

В комнате пахло эфиром. Должно быть, приходила сестра милосердия делать укол. Валерио склонился над больной. Закончив осмотр Магды, он вышел в другую комнату, Сандро последовал за ним, лицо его хранило все то же отстраненное и отчасти враждебное выражение.

— Я заходил к Гордзоне. Сторож, который должен сменить тебя, приедет, кажется, сегодня после обеда. Или же завтра. Он поселится здесь. Временно вы будете жить в доме вместе. Большего мне добиться не удалось. Человек этот будто бы хороший. В каком-то смысле я рад, что ты будешь не один.

— Я никого не хочу здесь видеть, — заявил Сандро.

— Другого выбора нет: либо так, либо выселение. Я сделал все, что мог. Тебе следует понять…

— Никого не хочу здесь видеть, — сурово повторил Сандро, глядя на доктора расширившимися, как у наркомана, зрачками.

— Не говори глупостей. Подумай о Магде. И речи быть не может…

— Никого! — отрезал Сандро и, повернувшись к нему спиной, направился в комнату жены. Валерио схватил его за плечо и, заставив остановиться, сказал ему прямо в лицо: