Эмманюэль Роблес - Морская прогулка

Мари-Луиза поднялась и присоединилась к остальным. За стеклом стоял Даррас — неподвижное божество! Вдали, на горизонте, словно из глубин веков поднимался коварный полуостров. А Герда опять смеялась, прижав руку к сердцу. Хартман держал сигару в вытянутых пальцах прямо, как свечу. А Жоннар, откинувшись на спинку кресла, скрестив ноги, наблюдал за женой с той минуты, как она отошла от Жоржа, наблюдал за ней насмешливо и презрительно, с видом человека, убежденного в том, что в мире не существует людей, недоступных пороку и разврату.

— Через час мы будем в Рапалло, — произнес чей-то голос.

В прозрачной воде над песчаной отмелью плавала какая-то рыба. Лежа на краю большой каменной плиты, Жорж не сводил с нее глаз, словно это была крохотная частичка его собственного существа, затерявшаяся в этом зеленоватом полумраке. Прямо за пляжем на высокой скале высилась Торре Астура, массивная, цвета корицы башня X века, а за ней вставало, словно охваченное голубовато-белым пламенем, небо, пышущая жаром адская печь. Они находились на итальянском побережье, в нескольких километрах к югу от Анцио, или, вернее, на выдуманной земле, в воображаемом краю, отрезанном от всего мира, утратившем всякую связь с остальной планетой, на острове времени посреди вечности. Солнечные лучи рикошетом отскакивали от дюн, отлетали от волн, обжигали глаза. Дальше, за скалами, где тянулась полоса кустарника, гордо поднимали вверх свои султаны камыши, окружавшие брошенный ковшовый элеватор. Покинув Рапалло, «Сен-Флоран» пошел вдоль берега к югу, останавливаясь лишь для купанья в открытом море либо на пустынных пляжах. Сделали лишь короткие остановки в Виареджо, Портоферрайо, Чивитавеккье и, наконец, в Остии, чтобы осмотреть развалины и провести два дня в Риме.

В Риме Жорж отправился за корреспонденцией на почту: там его ждали телеграмма от Мадлен и письмо от Ланжеро. В телеграмме говорилось: Настоятельная просьба уничтожить не читая письмо адресованное Неаполь, а Серж Лонжеро упрекал Жоржа за то, что он бросил работу у Джимми Лорню, и, иронизируя, сравнивал его сразу и с Вертером, и с Рене, и с Оберманом — теми литературными героями, которых терпеть не мог. Относительно телеграммы он решил, что Мадлен, должно быть, сожалеет о том, что в своем письме была недостаточно сдержанной, что позволила себе слишком пылкие сердечные излияния, его это позабавило. Обычные злоключения. Опускаешь свое письмо в почтовый ящик, но едва оно выскальзывает у тебя из рук и щель проглатывает его, как в ту же секунду начинают одолевать сомнения. Ну, а уж Лонжеро он сумеет дать достойный ответ. Он вспомнил те годы, когда готовился к экзаменам на бакалавра и жил в бывшей прачечной, работая то телефонистом в гостинице, то ночным сторожем в большом магазине, то ночным заправщиком в гараже. Ел он тогда мало, никогда не курил, пил одну воду и подвергал свое тело изнурительным упражнениям, которые должны были помочь ему укрепить мускулы и выработать волю. Он был полон тогда страстной любви к жизни, а в голове у него, точно дикие птицы, роем кружили дерзкие мысли и планы. В то время он чувствовал себя человеком твердым, смелым, исполненным мужской силы, способным покорить снега и пустыни, подчинить своему желанию самую гордую женщину. Что знал о нем Серж? Что вообще мы можем знать о других? Едва ли он и сам знал себя. Он вспомнил также — вероятно, потому что в ту пору стояла такая же жара и так же пели цикады, — как в лагере, в Шершеле, перед самой отправкой в Италию, он заболел жестокой дизентерией и лежал в постели, как в ванне из растопленного воска. Сестры сновали взад и вперед, останавливались, молчаливые, с загнутыми кончиками чепцов, с такими же белыми и блестящими глазами, как у статуй в маленьком археологическом музее города. Он чувствовал, что ослабел, что жизнь его под угрозой, и по ночам подолгу прислушивался к биению своего сердца. И сейчас он прислушивался к нему с тем же вниманием. Там, на пляже, лежали Жоннар, с его дряблой, нездоровой кожей и тощими ногами, костлявый Хартман и Герда, подставившая солнечным лучам свое блестевшее от масла для загара тело. Возле «Сен-Флорана» в воде весело возились два матроса. Яхта, стоявшая на якоре, чуть покачивалась, на палубе под кроваво-красным тентом никого не было видно. А Мари-Луиза огибала вплавь выступающий в море скалистый мыс. Жорж родился 10 ноября, скоро ему исполнится двадцать девять лет — но всем на свете когда-нибудь исполнится или уж исполнилось двадцать девять лет! Именно так сказала ему в Риме в гостинице приятельница Жоннаров, молодая итальянка, которую он сразу узнал, потому что она была запечатлена на бесчисленных рекламных афишах, расхваливающих товары фирмы Жоннар. И в эту минуту совсем рядом с ним вышла из воды Мари-Луиза, она одернула на бедрах купальник, пригладила волосы и пошла к нему, осторожно ступая по камням. Голова ее на длинной шее наводила на мысль о прекрасном черном ирисе. Она чуть растянула губы в улыбке и показала ему желтовато-белую раковину, которую только что нашла.