Галина Лифщиц - Хозяйка музея

– Да-да! Давно надо было позвать милицию, – вступил Свен-младший. – Я стал свидетелем таких публичных оскорблений, что хотел бы в судебном порядке потребовать возмещение морального ущерба потерпевшей стороне.

Тут он широким жестом указал на всех собравшихся девушек-моделей.

И в этот момент Маня увидела трех японцев, двое из которых были ей хорошо знакомы еще по жизни в Токио. Надо же! Известнейшие дизайнеры в Северную Пальмиру пожаловали. И принимающая сторона – гнойный гад Андрюшка.

Чудеса, да и только!

– Извините, – произнесла Маня на японском, сопровождая просьбу о прощении церемонным поклоном: кланяться полагалось строго на 45 градусов. Меньше – непочтительно, больше – отдает плебейством.

Гости дружно поклонились в ответ.

– Этот господин сказал нам, что сегодня он наш шеф, – пояснил автор коллекции.

Мария, хорошо знавшая и любившая японскую сдержанность, почувствовала всю степень его растерянности и непонимания.

– Он самозванец, – вежливо объяснила Мария, – он крайне оскорбительно вел себя по отношению к девушкам. Я должна была его остановить. Другого способа не было. Национальная специфика. Приношу свои глубокие и искренние извинения.

Она повернулась к Андрейке и велела:

– Пошел вон отсюда! Газуй! На легком катере с дерьмом в фарватере. (Последнее выражение пришло ей в голову только что, сгоряча, она осталась довольна импровизацией.) И запомни, подонок, узнаю, что ты по-прежнему себе позволяешь девочкам в душу плевать, я тебя по всем каналам… мочеиспускательным… ославлю. Сам не рад будешь… Ты меня знаешь… Помнишь наши дни золотые? Не забыл? Но тогда я еще в силу не вошла… А сейчас – гарантия исполнения обещанного строго сто процентов. Без отклонений «плюс-минус».

Андрюша попятился и исчез. На смену ему возник через некоторое непродолжительное время предельно вежливый мужчина средних лет, призвавший начать дефиле.

Маня успела раздать девушкам свои визитки, чтоб обращались, если что, за помощью. Сейчас, когда их тиран исчез, они позволяли себе смеяться и одобрительно кивать.

– Ма, ты – торнадо! – уважительно оценил сын.

– Торнадо, с кем надо, – гордо подтвердила Мария.

Рассказывая сестре об эпизоде встречи с Андрейкой, Маня не могла не присовокупить:

Лена засмеялась.

– Ты понимаешь, про кого это?

– А то!

– Про меня! Я сразу узнала, как прочла, – это я! – горделиво похвасталась Маня.

– Ты, ты, кто ж еще, – убедительно поддакнула старшая сестра.

Лене и вправду всю жизнь не хватало этой Манечкиной безоглядной решительности и силы. Вернее, сила была. Отсутствовал напор.

Наверное, каждый человек с раннего детства знает про себя все. Только боится или не хочет к себе прислушаться. А если растешь с братьями-сестрами, то прислушаться часто и вовсе не получается, потому что приходится равняться друг на друга, играть в общие игры, делиться одеждой, есть одну и ту же еду, радовать душу одинаковыми впечатлениями.

И все-таки люди вырастают разными.

Лена про себя чувствовала, что ей не нужно мотаться с места на место, получать новые впечатления от разных стран, морей и гор. Для полноты ощущений красоты мира ей с малых лет хватало картин. Даже репродукций. Иной раз и не красочных, а черно-белых. Она порой даже не отдавала себе отчет, в цвете ли была картинка в книге. Она все равно в ее восприятии расцвечивалась, втягивала в себя, рассказывала так много, что оторваться никак не получалось. Эту способность дочки к долгому сосредоточенному умиротворяющему разглядыванию первым заметил папа. Именно он приносил ей книги, которые делали ее счастливой.

Маня, если случалось приболеть, горевала, что пропустит школу, что придется одной дома куковать, требовала любимые книги, чтобы скрасить недомогание, – «Винни Пух и все остальные», «Малыш и Карлсон» и прочие радостные и волшебные истории, казавшиеся ей прекрасной и вполне досягаемой явью.

Лена, заболев, была несказанно счастлива. Она могла остаться одна, спокойно и вдумчиво рассматривая любимую книгу. Несколько лет не расставалась она с «Великой живописью Нидерландов», смакуя каждую деталь репродукций. Портреты оживали под ее взглядом, беседуя с девочкой, собачки лаяли и виляли хвостами, бутоны цветов распускались, наполняя комнату ароматом. Лена уверенно и бесстрашно перемещалась в другое время, в другой мир, в другую страну. Она расспрашивала художников, и те отвечали ей, призывая внимательно вглядеться и самой понять, как получилась и как была задумана та или иная деталь.