В 21:20 моя семья принимается за десерт, а я с непосредственностью подростка выхожу из-за стола и мчусь на улицу Санто-С. Благо это в двух шагах от траттории. Алиса уже ждет меня на улице. Теперь приготовься, я буду забивать тебе голову всякими ненужными подробностями — рассказом об Алисиной сожительнице, из-за которой мы ездили на вокзал, чтобы отдать ей ключи, о выпитой кока-коле, об оживленных улицах, о теплом ночном воздухе, о легкой беседе, в ходе которой мы получше узнали друг друга, обменялись кое-какими секретами и я окончательно убедился, что внутри Алиса гораздо сложнее и многообразнее, чем снаружи. Потом она намекнула, что, возможно, мне не стоит подниматься к ней, что она сомневается, что, наверное, лучше воздержаться от секса, дабы не испортить вечер. «Надеюсь, ты не очень против», — сказала она. На это я мягко и искренне ответил: «Сделаем, как ты хочешь, Алиса, ты босс. Разумеется, я не стану настаивать на том, чего ты сама не желаешь. Могу даже уйти прямо сейчас, если угодно. И вообще, не обязательно заниматься любовью, можно просто целоваться, ласкать друг друга, продолжая разговор». На ее лице появилось удивленное выражение, затем она благодарно улыбнулась мне и отправила своей сожительнице эсэмэску («Сегодня я буду спать в комнате с большой кроватью»). Мы платим за колу, встаем и медленно направляемся к ее дому. Белый освещенный фасад церкви Санто-С., совсем белый и голый, — эту церковь Алиса любит больше всех в городе за строгий стиль; туристы, одетые во что-то тепленькое из-за ночной прохлады; толпами плывущие по тротуарам итальянцы, подъезд ее дома; лестница, по которой я на этот раз поднимаюсь до самого верха, на третий или четвертый этаж, точно не помню, дверь двухэтажной квартиры, сожительница, которую мы случайно будим и чей голос я слышу через стенку, проснувшаяся собака; огромная карта мира, кнопками прикрепленная к стене гостиной, точно такая же, как у меня в офисе в Танамбо. По деревянной лестнице мы спускаемся в комнату Алисы. Уже чуть за полночь.
Мне нравится, как все просто складывается. Она идет в душ, а я снимаю ботинки и носки, ложусь на кровать и начинаю разглядывать комнату итальянской студентки: лампа у изголовья кровати, дополнительный вентилятор, сонная собака, всюду разбросанные шмотки, в пепельнице смятые окурки, на столе конспекты лекций по социологии, в которых я узнаю имя Дюркгейма, на книжных полках итальянские и испанские романчики. Я с удивлением обнаруживаю перевод книги «99 франков» Бегбедера, разные поэтические сборники, Неруду, Превера. Мне нравится, что она читает, что интересуется всем этим. Окно открыто. За окном, несмотря на темный, слепой фасад дома напротив, ощущается теплое, нежное, легкое ночное пространство. Алиса выходит из ванной. Мокрые волосы, распахнутый халатик, под ним только бледно-розовые трусики. В ее глазах, которые теперь уже не могут сказать «нет», тень недоверия. С видом подчеркнутой значительности она сбрасывает с плеч халат, он скользит по ее рукам вдоль тела и падает на пол. Это великолепно. Все мальчишеское, что было в ее походке, стрижке, нервозных жестах — все мгновенно исчезает. Открывается стройный стан, узкие, покатые, женственные плечи, прекрасная кожа, идеальная эпиляция. Я вспоминаю итальянских туристок на пляже в Танамбо. Я еще там заметил, что итальянки как-то особенно ухаживают за своим телом, они холят и лелеют его, как англосаксонки, но при этом нисколько не портят свою естественную латинскую красоту. Не знаю, понимаешь ли ты, что я имею в виду. После Алисы я тоже отправляюсь в душ. Все мои движения как бы замедленны, я наслаждаюсь мелочами повседневной жизни в преддверии счастья. Из ванной я выхожу в одних трусах. Комната уже погрузилась в сумерки, собака окончательно уснула. Теперь настал мой час. Я молча ложусь рядом с Алисой, наши тела сплетаются.
Из уважения к Алисе, а также из собственной скромности я не стану рассказывать тебе интимных подробностей этой ночи. Упомяну лишь о двух деталях, которые навсегда остались со мной и которые я не раз потом вызывал в памяти по возвращении в Танамбо: татуировка на ее правом плече — знаю, это не оригинально, но это было символом того, что я сплю с девушкой другого поколения, моложе меня, сумасброднее. Две сигареты, которые она оставила на ночном столике перед нашим первым совокуплением. Я знаю: у нее все было продумано заранее, ведь я оказался далеко не первым в ее любовном списке. Но мне понравилось. Ее стоны на итальянском во время секса: вместо «Да! Да! Да!» она говорила «Si! Si! Si!». Для меня это был международный секс, любовь по-итальянски в оригинале! Это было восхитительно, волнующе, из ряда вон! Ух ты, слушай, а я ведь и не подумал о том, насколько наши с Александриной истории совпадают: она с черным любовником — таким же, как она, и я с белой девушкой — такой, как я. Видимо, у нас обоих была более или менее осознанная потребность вновь обрести в любви свою расовую идентичность. И главное — что в Кодонге, что в Романце все происходило по-английски. Спасибо тебе, дорогой английский! Хотя, разумеется, чисто физический, сексуальный аспект тоже сыграл свою роль. И все равно повторяю: это не было для меня победой. А знаешь почему? Потому что терять было нечего, опасаться было нечего — я спал с девушкой, которую больше никогда не увижу. Цвет ее кожи, ее нежный возраст, ее хрупкое тело, ее мягкость, естественность и бескорыстное великодушие спасли меня в ту ночь. Она и не представляла себе, в каком смятении пребывали мои тело и дух уже много лет, она не имела ни малейшего отношения к моему прошлому, она не испытывала ко мне ни ненависти, ни страха, она не пыталась унизить меня. Сама того не зная, Алиса заставила меня вновь поверить в себя. Благодаря ей я вновь почувствовал себя мужчиной — мужчиной с большим членом, с чувственными губами и нежными руками, мужчиной, способным удовлетворить женщину, мужчиной, чье тело служит для свободного выражения желания и удовольствия, мужчиной, рожденным, чтобы развиваться — спокойно, естественно, нормально, не мучась чувством вины и страха.
Читать дальше